Собрание сочинений в 18 т. Том 1. Стихи, проза, переводы
Шрифт:
«Чистилище» вышло в 1922 году, ситуация в стране была иная, изменилось и отношение к поэзии. Почти все немногочисленные отзывы на стихи Адамовича начала двадцатых годов излишне политизированы и, будучи написаны в свойственной тому времени манере, посвящены по большей части не особенностям поэтики, а инвективам в адрес автора. Наряду с упреками в несовременности критики постоянно подчеркивали литературность и безжизненность этих стихов. Николай Тихонов в статье о третьем альманахе Цеха поэтов заявил: «несмотря на то, что форма у них классическая по-своему <…> стихи Г. Адамовича, Оцупа и Г. Иванова бесплодны и сухи» [7] . Илья Груздев счел, что «образы и темы Георгия Адамовича насквозь литературны» [8] . Тот же упрек слышен и в отзыве Нины Берберовой: «отличительная черта Георгия Адамовича – его тщательность. В учебник стихосложения его стихи могли бы войти образцами. Не раз было говорено, что у Ахматовой много подражательниц среди поэтесс: гораздо тоньше, но и сильней, подражает Ахматовой Адамович. Строение стихотворений, темы и особенно интонации, которыми Ахматова так богата, поразительно точно переняты им, но часто звучат искусственно» [9] .
7
Тихонов Н. Граненые стеклышки: о третьем альманахе Цеха Поэтов // Жизнь искусства. 1922. 23 мая. № 20. С. 4.
8
Книга
9
Современные записки. 1924. № 19. С. 432.
Одобрительный пафос критики тех лет тоже нельзя назвать очень метким. Например, Борис Гусман в своей книге «100 поэтов» на трех страницах набросал портрет Адамовича в таком духе: «Застывшая оледеневшая душа <…> опустошенное сердце и отравленный сомнениями ум, – вот с чем пришел Георгий Адамович в мир» [10] .
Роман Адамовича с советской критикой был непродолжителен и завершился вместе с его эмиграцией. После 1925 года в течение шестидесяти лет случайные упоминания самого имени Адамовича в советской печати можно пересчитать по пальцам, и о каких-либо критических оценках его поэзии в России в этот период говорить не приходится. Наиболее обстоятельной оставалась характеристика, данная в десятом томе «Истории русской литературы», где в связи с акмеизмом, «течением, выражавшим все наихудшие, наиболее декадентские черты символизма», упоминалось и о Третьем Цехе поэтов, который «имел ярко выраженный контрреволюционный характер. Его вожди – Г. Иванов и Г. Адамович – вскоре перешли в лагерь белой эмиграции» [11] .
10
Гусман Б. 100 поэтов: Литературные портреты. Тверь, 1922 (на титуле 1923). С. 5.
11
История русской литературы. М.; Л.: Наука, 1954. Т. 10. С. 724, 777–778.
На славе Адамовича в эмиграции отзывы советских критиков никак не сказались. В Париж он прибыл с прочной репутацией «тишайшего поэта» [12] , строгого мастера с негромким голосом, и на это звание здесь никто всерьез не посягал. Даже наиболее ярые противники литературной позиции Адамовича не подвергали сомнению его положение мэтра, право быть наставником молодежи, положительно отзываясь о его поэзии не только в печати, но и в частных высказываниях.
Например, Ходасевич в письме Карповичу от 3 июня 1925 года, весьма нелицеприятно говоря об Адамовиче как человеке, все же признает, что он «способностей стихотворных не лишен» [13] . Глеб Струве, более, чем кто-либо другой, имевший претензий к критической деятельности Адамовича, находил в его поэзии немало достоинств и некоторые стихотворения считал «действительно прекрасными» [14] . Альфред Бем, придерживающийся иных воззрений на литературу, чем Глеб Струве и Ходасевич, но тоже вечный оппонент Адамовича, находил у последнего «несомненное поэтическое дарование» [15] . Даже Набоков, в пылу острой литературной борьбы позволявший себе любые выражения в адрес противника вплоть до заведомо эпатажных, выводя в романе «Дар» пародийный портрет Адамовича под именем Христофора Мортуса, упоминает о печатавшихся им «в молодости в “Аполлоне” отличных стихах» [16] . Пожалуй, единственным исключением была резко отзывавшаяся о стихах Адамовича Марина Цветаева, но тут уже сказывалась принципиальная противоположность литературных и жизненных установок. Ю. Иваск верно заметил, что «если бы они неожиданно сблизились – Цветаева перестала бы быть Цветаевой, а Адамович Адамовичем» [17] .
12
Звено. 1923. 26 ноября. № 43. С. 3.
13
Oxford Slavonic Papers. 1986. Vol. XIX. P. 144.
14
Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж: YMCA-Press, 1984. С. 320.
15
Бем А. Письма о литературе: Культ Пушкина и колеблющие треножник // Руль. 1931. 18 июня. № 3208. С. 2.
16
Набоков В. Собр. соч.: В 4 т. М.: Правда, 1990. Т. 3. С. 151.
17
Иваск Ю. Разговоры с Адамовичем (1958–1971) // Новый журнал. 1979. № 134. С. 92.
В Париже о поэзии Адамовича писали мало, слишком большое место занял он в сознании поколения, как критик, эссеист и наставник молодых поэтов, наиболее острая полемика развертывалась вокруг этих областей его деятельности, собственно же поэзия оказалась отодвинута в сторону славой «первого критика эмиграции», как назвал Адамовича Бунин [18] . Усугублялось это и тем, что Адамович, регулярно публикуя свою критическую прозу, на которой сосредоточилось всеобщее внимание, не столь уж часто напоминал о себе, как о поэте. Стихи его изредка появлялись в эмигрантской периодике, обязательно включались во все альманахи и антологии, и воспринимались всеми как-то безоговорочно, споров не вызывали. Как позднее заметил Георгий Иванов, «обращенные к широкой аудитории образцовые статьи, заслуженно создавшие имя автору – несколько отодвигали в тень еще более замечательного “другого Адамовича” – поэта и критика поэзии, не для всех, а для немногих» [19] .
18
Литературное наследство. Т. 84. Кн. I. М.: Наука, 1973. С. 679.
19
Иванов Г. Третий Рим. Художественная проза. Статьи. Tenafly: Эрмитаж, 1987. С. 322.
Свой новый сборник стихов «На Западе» Адамович выпустил только в 1939 году, перед самой войной. На него отозвались ведущие критики эмиграции. Обостренным чувством ответственности за свои слова объясняла Зинаида Гиппиус простоту и недосказанность стихов Адамовича: «как бы замирание голоса, остановку на полуфразе-полуслове <…> Лучше недоговорить, лучше умолчать <…> Простота бывает и своего рода изысканностью, но в этих стихах она прямо, просто (и сознательно) проста» [20] .
20
Последние новости. 1939. 9 марта. № 6555. С. 3. Подп.: Антон Крайний.
Свой «ключ к пониманию поэзии Адамовича» предложил П.М. Бицилли. По его мнению, «всякое искусство рождается из “тревоги” и является своего рода спасением от нее посредством перехода в “иной план бытия», касания «иных миров”. Но есть различные виды “тревоги” и различные способы видения “иного мира”». В отличие от метафизической тревоги Баратынского и Тютчева в стихах Адамовича Бицилли усмотрел
21
Современные записки. 1939. № 69. С. 383–384.
После войны в эмиграции при упоминании имени Адамовича в первую очередь приходила на ум его критическая деятельность, хотя, например, Н. Станюкович считал, что «вопреки общему мнению, он больше поэт, чем критик» [22] . Ему вторил Ю. Иваск, утверждая, что Адамович «прежде всего был поэт, а не критик» [23] .
Ко времени выхода итогового сборника стихов «Единство» Адамович многими в эмиграции воспринимался уже не просто мэтром, а «патриархом зарубежной поэзии», как титуловал его Валерий Перелешин в своей «Поэме без предмета» [24] . Под стать этому были и критические суждения о его поэзии, – как правило, восхищенные, без каких-либо попыток анализа. Лишь Роман Гуль, говоря о нескольких стихотворениях, позволил себе «упрекнуть поэта за некую риторичность – в ущерб словомузыке. Но таких пьес мало» [25] . Аналогичный упрек высказывал позднее и Игорь Чиннов, в целом высоко оценивая поэзию своего учителя. В некоторых стихах Адамовича он находил нехарактерную для «апостола аскетизма» «добавку контрастной поэтической риторики» [26] . Ю. Терапиано отдавал должное «Адамовичу-поэту, в силу обстоятельств, при жизни в Париже, имевшему мало времени для писания стихов» [27] .
22
Возрождение. 1955. № 48. С. 139–140.
23
Иваск Ю. Собеседник: Памяти Георгия Викторовича Адамовича // Новый журнал. 1972. № 106. С. 286.
24
Перелешин В. Поэма без предмета. Холиок, 1989. С. 71.
25
Новый журнал. 1967. № 89. С. 278–279.
26
Чиннов И. Вспоминая Адамовича // Новый журнал. 1972. № 109. С. 140.
27
Русская мысль. 1972. 15 июня. № 2899. С. 9.
Зарубежные слависты также первоначально обратили внимание на Адамовича-критика. Лишь в нескольких работах исследователи касались его поэзии [28] . Известность и даже своеобразная слава Адамовича-эссеиста и вдохновителя «парижской ноты» отвлекли внимание публики от его стихов, тем более, что он не стремился что-либо делать для своей поэтической популярности, предпочитая оставаться поэтом для немногих. По крайней мере отчасти Адамович сознательно отходил в тень, уступая пальму первенства Георгию Иванову. В результате его нередко считали тем же Ивановым, но разливом пожиже. Думается, тут все сложнее, причем дело не только в разных масштабах дарования. Ю. Терапиано недаром возражал Ю. Иваску, считая, что «он напрасно слишком сближает поэзию Георгия Адамовича с поэзией Георгия Иванова. Эти поэты совсем различны по существу» [29] . Сам Адамович склонен был считать так же и в письме Одоевцевой однажды заявил: «Когда-то Лозинский (помню это хорошо, на каком-то Цехе или вроде, после смерти Гум[илева]) сказал, что нет на свете людей и литераторов более различных, чем Ив[анов] и Ад[амович] – при кажущейся близости. Что совершенно верно» [30] . Через вторые руки до нас дошло и мнение Гумилева на этот счет, который склонялся к этой же точке зрения. Н. Чуковский вспоминал, что Гумилев о Георгии Иванове и Адамовиче «отзывался всегда как о крупнейших, замечательнейших поэтах. По его словам, они олицетворяли внутри “Цеха” как бы две разные стихии – Георгий Иванов стихию романтическую, Георгий Адамович – стихию классическую» [31] .
28
Tjalsma William. The Petersburg Modernists and the Tradition // Антология петербургской поэзии эпохи акмеизма. Munich, 1973. P. 7–26; Tjalsma William. Acmeism, Adamovic, the «Parisian Note» and Anatolij Steiger // Russian Language Journal. Supplementary issue. (East Lancing, Michigan) 1975. P. 92–105; Smith G.S. The versification of Russian Emigre Poetry 1920–1940 // The Slavonic and East European Review. 1978. Vol. 56. № 1. P. 52–66; Hagglund Roger. A vision of Unity: The Poetry of Georgij Adamovic // Slavic and East European Journal. 1981. Vol. XXV. № 1. P. 39–51; Hagglund Roger. A vision of Unity: Adamovic in Exile. Ann Arbor: Ardis, 1985.
29
Русская мысль. 1969. 13 февраля. № 2725. С. 8–9.
30
Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г. Адамовича И. Одоевцевой и Г. Иванову (1955–1958) / Публ. О.А. Коростелева // Минувшее: Исторический альманах. 21. СПб.: Atheneum: Феникс, 1997. С. 420.
31
Чуковский Н. Литературные воспоминания. М.: Советский писатель, 1989. С. 35.
В эмиграции и в первой, и во второй, и в третьей волне то и дело кто-нибудь к собственному искреннему удивлению открывал заново Адамовича и изумлялся, какой это интересный поэт. Д. Бобышев, впервые прочитав большую подборку лучших стихов Адамовича в антологии Вадима Крейда «Ковчег», был потрясен, обнаружив «большого поэта» [32] . Но свой круг поклонников и почитателей у Адамовича был всегда.
«Дети свою родословную знают, и в ней их не собьешь…»
32
Бобышев Д. «Ковчег», или укладка с грамотами // Панорама (Лос-Анджелес). 1993. 3–9 февраля. № 617. С. 20.
На генеалогии поэзии Адамовича, на родословной его души следует остановиться подробнее. Мандельштам писал: «На вопрос, что хотел сказать поэт, критик может и не ответить, но на вопрос, откуда он пришел, отвечать обязан» [33] . Первые критики стихов Адамовича сочли своим долгом сделать именно это. Практически каждый рецензент его первой книги «Облака» назвал имена тех поэтов, которые, по его мнению, оказали влияние на стихи Адамовича. И уже здесь обнаружилась любопытная особенность стихов, проявившаяся по-настоящему гораздо позднее.
33
Мандельштам О. Слово и культура. М.: Советский писатель, 1987. С. 76.