Собрание сочинений в 18 т. Том 1. Стихи, проза, переводы
Шрифт:
Собственно, спор идет только о двух поэтах очень разной индивидуальности: Г. Иванове и Адамовиче. И. Одоевцеву при этом всегда стараются не вспоминать, ибо ее поэзия и к акмеизму-то имеет гораздо более отдаленное отношение, а уж к символизму любого поколения – вовсе никакого. Н. Оцуп, оказавшись наиболее стойким гумилевцем из всех четверых, в эмиграции пытался основать собственную школу – «персонализм», что от символизма было тоже довольно далеко.
«Акмеистов было всего шесть, и седьмого, как постоянно подчеркивала Ахматова, никогда не было» [51] . (На роль седьмого претендовал, как известно, Г. Иванов, которого Ахматова недолюбливала.) Точно так же и младших акмеистов было четверо: Г. Иванов, Г. Адамович, Н. Оцуп и И. Одоевцева. Пятого не было. (На роль пятого претендовал было одно время Вс. Рождественский, но неудачно. Его и многих других dii minores правильнее называть поэтами акмеистской ориентации. Впечатляющий список их имен приводит Р. Тименчик [52] ). Каждый из четверых нашел в акмеизме что-то свое, но при всей непохожести друг
51
Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме // Russian Literature. 1974. № 7–8. P. 34.
52
Тименчик Р. По поводу Антологии петербургской поэзии эпохи акмеизма // Russian Literature. 1977. Vol. 4. P. 315–323.
То, что почти каждый из участников очередной поэтической затеи понимает ее смысл несколько по-своему, еще не говорит о том, что сама затея является непременно мертворожденной, а самоопределение – не имеющим никакого значения. В конечном счете, «теория поэзии состоит из выводов, а не из предпосылок» [53] .
Именно младшим акмеистам в эмиграции суждено было стать лидерами «парижской ноты», и новый термин был еще более расплывчатым, чем невразумительный «акмеизм». Однако и за тем, и за другим стояло некое объединяющее и одновременно отъединяющее от других групп мировоззрение и, главное, довольно определенная поэтическая практика.
53
Адамович Г. На полустанках // Звено. 1923. 8 октября. № 36. С. 2.
Эйхенбаум говорил об акмеистах как о завершителях модернистского движения. Думается, подлинными завершителями, окончательно замкнувшими круг, стали, повзрослев, «младшие акмеисты».
Из истории акмеизма Адамовича не вычеркнуть. И ранние стихи его без упоминания об акмеизме не объяснить. Он использовал общеакмеистские приемы в своей поэтической практике, защищал в статьях акмеистские мнения, и многие современники, даже весьма проницательные, довольно долго воспринимали его именно как «гиперборейца» [54] , одного из правоверных членов Цеха поэтов, «гумилевского мальчика» [55] . Надо признать, что определенные основания у них для этого были. Вел себя Адамович в литературном быту в полном соответствии с правилами Цеха, предписанными Гумилевым: с футуристами не дружил, Бунина, как велено было, не любил, на символистов если и косился, то втихомолку.
54
Биржевые ведомости. 1916. 14 (27) октября. № 15861. С. 5.
55
Oxford Slavonic Papers. 1986. Vol. XIX. P. 144.
Были и более веские основания. Жирмунский справедливо усматривал во многих стихотворениях «Облаков» «обычный для поэтов “Гиперборея” прием передачи художественного настроения точно подмеченными и четко воспроизведенными образами внешнего мира, которые делают это настроение более законченным и понятным <…> явления душевной жизни передаются не в непосредственном, песенном, музыкальном выражении, но через изображение внешних предметов. Есть четкость и строгость в сочетании слов» [56] .
56
Биржевые ведомости. 1916. 14 (27) октября. № 15861. С. 5.
В одной из статей Гумилев заметил, что в двадцатом столетии «мир стал больше человека» [57] . Символисты как раз и ставили перед собой задачу стать вровень с расширившимся миром. Акмеисты в своих манифестах призывали ограничиться лишь той областью, которая подвластна запечатлению точным словом. Наиболее отчетливо это выразилось в стихах младших акмеистов, которые, избегая высокопарных слов, предпочли сузить мир до нужных размеров. Жирмунский считал, что «это сужение проявляется <…> у младших “гиперборейцев” – в тесноте кругозора, в душевном обеднении, в миниатюрном игрушечном характере всех переживаний» [58] . К Адамовичу все это он относил самым непосредственным образом: «Поэтический мир Адамовича именно такой: миниатюрный, игрушечный, странно суженный и урезанный в своих размерах и очертаниях» [59] .
57
Гумилев Н. Анненский – критик // Речь. 1909. 11 (24) мая. № 127. С. 3.
58
Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука, 1977. С. 132–133.
59
Биржевые ведомости. 1916. 14 (27) октября. № 15861. С. 5.
В «Облаках» и впрямь очень суженный, комнатный мирок, вся жизнь течет преимущественно за окном. Это сразу же бросилось в глаза Блоку, которому Адамович послал свой первый сборник. В утраченном письме от 24 января 1916 года Блок высказал Адамовичу свое недовольство
60
РГАЛИ. Ф. 55. Оп. 2. Ед. хр. 20.
Но было при этом в стихах и нечто иное, для акмеизма не очень характерное. Интуитивно Адамович ощущал величие символистского миропонимания и не желал совсем отказаться от попыток выразить невыразимое, к чему призывал Гумилев. Однако свое собственное, незаемное содержание Адамович упорно хотел выразить акмеистическими средствами, не желая становиться очередным эпигоном блекнущего символизма. И акмеизм в его биографии не случаен. Современная исследовательница считает основным принципом поэтики акмеизма «принцип собирательства, концентрации, сосредоточения вокруг субъекта его мира, его личного космоса. Это – принцип ассоциативных метонимических связей, сцеплений, крючков, которыми как бы соединяются разрывы мировой ткани», а главным качеством акмеистического текста признает «установку текста на самопознание» [61] . Вряд ли этими принципами можно объяснить поэтическую практику любого из акмеистов. К поэзии Нарбута, Зенкевича, да и Гумилева, не говоря уже о Городецком, они применимы с большими оговорками. Но Адамовича привлекало в акмеизме именно это. И еще – ориентированность акмеизма на интенсивную силу слова, на остроту, заложенную уже в самом понятии [62] .
61
Полтавцева Н.Г. Анна Ахматова и культура «серебряного века» // Царственное слово: Ахматовские чтения. Вып. I. М.: Наследие, 1992. С. 45, 48.
62
О категории остроты у акмеистов см.: Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме // Russian Literature. 1974. № 7–8. P. 40–46.
«В начале двадцатых годов акмеизм уже эволюционировал столь значительно, что в нем почти ничего не осталось от акмеизма десятых годов» [63] , по мнению исследователя. По выражению современника, «неоклассицизм вылупился из скорлупы акмеизма» [64] . В эти годы, по свидетельству К. Мочульского, и Адамович «руководится идеей “классического искусства”» [65] .
63
Богомолов Н.А. Талант двойного зрения // Иванов Г. Стихотворения. Третий Рим. Петербургские зимы. Китайские тени. М.: Книга, 1989. С. 515.
64
Цит. по: Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме // Russian Literature. 1974. № 7–8. P. 30.
65
Мочульский К. Новый Петроградский цех поэтов // Последние новости. 1922. 2 декабря. № 804. С. 2.
Неоклассическая фаза акмеизма до сих пор остается самым неисследованным периодом его истории и нуждается в более пристальном изучении. Обычно вспоминают о нем лишь в ходе не утихающего спора о противоборстве классического и романтического начал в искусстве. Необходимо предварительно оговориться, что «неоклассицизм» Цеха поэтов в большей степени был полемическим самоопределением, чем действительно продуманной поэтикой и тем более практическим следованием этой поэтике. С подлинным историческим классицизмом он имел не много общего. Тем не менее, термин был широко распространен в то время как среди поэтов, так и среди литературоведов [66] . Правда, каждый из авторов вкладывал в этот термин свое содержание.
66
Жирмунский В. О поэзии классической и романтической // Жизнь искусства. 1920. 10 февраля. № 339–340; Оцуп Н. О Н. Гумилеве и классической поэзии // Цех поэтов. Кн. 3. Пг., 1922. С. 45–47; Мочульский К. Классицизм в современной русской поэзии // Современные записки. 1922. № 11. С. 368–379; и др.
О причинах появления на свет «неоклассицизма» именно в это время можно говорить много. Главной из них была естественная реакция на заумный язык футуристов. Мандельштам даже попытался сформулировать закон, утверждая, что «революция в искусстве неизбежно приводит к классицизму» [67] . Вряд ли обошлось и без воздействия популярных в те годы на Западе, особенно во Франции, разговоров о «новом классицизме», о классическом художественном мировоззрении. Члены Цеха поэтов, всегда внимательно следившие за западными литературами, особенно за французской, на которой были воспитаны, чутко улавливали все близкие им по духу веяния. Но и тут о прямом заимствовании говорить не приходится.
67
Мандельштам О. Слово и культура. М.: Советский писатель, 1987. С. 40.