Собрание сочинений в 19 томах. Том 15. Дни людей. Дневники Зевса
Шрифт:
— …смотрите, как я принимаю и чту богов. Возьмите с меня пример и поступайте так же, потому что Зевс, наш общий отец, того требует.
Ну уж нет! Ничего подобного я не требовал. Он сам позвал нас.
Тут в золотых мисках принесли нарезанное мясо и поставили перед каждым гостем. Я недоверчиво изучил содержимое посуды и тотчас же сделал знак богам ни в коем случае не притрагиваться к этому кушанью. Но моя сестра Деметра, вернувшись с жатвы и сильно проголодавшись, по рассеянности не заметила моего жеста и принялась за поданное ей мясо. Я закричал, чтобы остановить ее, но было слишком поздно: она успела обглодать человеческое плечо.
— Тантал! —
— Разве люди не должны умирать, подчиняясь твоему закону, чтобы боги могли проявить себя… или же я плохо усвоил твой урок? — ответил он иронично.
— Кого ты нам подал в разделанном виде? — спросил я опять, грохнув кулаком по столу.
— Если жизнь — источник будущего, то не должны Ли мы обеспечить это будущее поглощением жизни? — продолжил Тантал тем же тоном.
— Кто? — прогремел я в третий раз, указывая на Миски.
— Мой сын Пелоп, его человеческая оболочка, столь необходимая богам, как ты сам говорил, чтобы познать себя. Я подумал, что никакая другая жертва не может быть Для вас приятнее. Эта тарелка — тоже зеркало.
И, обернувшись к толпившимся вокруг людям, Тантал крикнул:
— Братья, я хотел дать вам бессмертие, но Зевс помешал мне, чтобы не делить с вами свою власть. Ну Что ж! Тогда лучше уж ешьте ваших сыновей, чтобы их у вас не отняли, и станете бессмертными, как боги!
Мое бешенство было равно моему отчаянию. Ведь не только наследие Прометея я увидел в Тантале, дух мятежности и воровства, но и, увы, худшие черты моего собственного рода — наследие Крона: безумную жажду господства и ложные рассуждения, оправдывающие злодейство.
Мой тридцать второй ребенок, пятый из моих сыновей, хотел свергнуть меня с престола.
Теперь замысел Тантала стал вполне ясен: сначала похищение Золотого пса, чтобы лишить Олимп защиты и получить возможность неожиданно напасть, затем присвоение амброзии, чтобы раздать ее своим близким, сделать из них новых бессмертных — своих приспешников — и опрокинуть богов. А поскольку Тантал потерпел неудачу, он теперь злобствует в разрушении, любой ценой противодействуя законам миропорядка. Мой отец тоже пожирал своих детей. Крон уничтожил самую лучшую человеческую расу и в конце концов погубил целый континент. Новый Крон — вот кто явился в моем потомстве! Я действовал быстро.
Воскрешение Пелопа. Судьба Атридов. Танталовы муки
Я повелел Гефесту заковать Тантала в оковы, а моей дочери Афине, то есть вооруженному Разуму, сторожить его.
— Скоро я назначу тебе наказание. А пока есть более важные дела: надо исправить последствия твоего Злодейства.
И я приказал Гефесту взять большой чан, сложить Туда все куски несчастного Пелопа, вымочить их в амброзии и сшить между собой. Увы, не хватало одного плеча.
Безутешная Деметра в отчаянии рыдала.
— Я же не знала… не обратила внимания…
Для Деметры любая плоть годится, чтобы питать силы растительности.
Но изобретательный Гермес смастерил плечо из слоновой кости. И когда Пелоп был собран, подогнан, сшит, Гефест по моему приказанию вернул ему жизнь, вдохнув в него искру божественного огня.
Позже, то есть после потопа, я отправил Пелопа править Грецией — этой прекрасной, но постоянно раздираемой на части страной, которая вынуждена беспрестанно возрождаться в непростом единстве. Всего
Пелоп был государем благочестивым, справедливым, превосходным, а если и убил своего возничего, то сделал это с сожалением и лишь потому, что защищал добродетель собственной жены. Но в его потомстве вновь проявилось проклятие Кронидов. Его первым сыном был Атрей. Атриды совершали друг над другом все возможные виды злодеяний: отцеубийства, братоубийства, детоубийства, умерщвления прочих родственников. Ваши лучшие поэты поведали вам об этом.
Что касается Тантала… Да, вы знаете, как он был наказан. Как всегда, вам легче запоминается кара, чем само преступление. Тантал в Преисподней. Это дитя богатства приковано золотыми цепями к золотому седалищу. Вокруг него склоняются ветви с дивными плодами: спелые груши с прозрачной душистой кожицей, лоснящиеся яблоки, внутри которых угадывается сочная свежесть, нежные фиги с чуть лопнувшей оболочкой, за которой виднеется сладкая мякоть, персики, благоухающие вечным летом. Как только Тантал тянется ртом к этим плодам, чтобы надкусить их, ветвь тут же выпрямляется, становясь недосягаемой.
В том круге Преисподней, куда я поместил Тантала, царит нестерпимая жара. У его ног течет и искрится прохладная вода, иногда она поднимается до его колен, иногда до подбородка; но, как только Тантал хочет отпить хоть глоток, вода тотчас отдаляется от его растрескавшихся губ, опадает, уходит обратно, и от нее не остается ничего, кроме черной зловонной грязи. Жажда — пытка еще более мучительная, чем голод.
Таков вечный пир этого вечного убийцы.
Тантал, дети мои, завидует вашему смертному уделу.
Вам, наверное, хочется узнать, что стало с парой его дружков, которых он напоил амброзией? Верно, Об этом вам никто никогда не рассказывал. Что бы мы с ними сделали, если бы были на моем месте? Ну так вот, одному велено опускать уровень воды, а другому — поднимать ветви. И мне нечего опасаться, что они пренебрегут порученным делом. Они знают: стоит им сплоховать — и их самих постигнет Танталова Участь.
Я слышу, как из глубин Преисподней Тантал хрипло Кричит мне, что я извращаю его историю в свою пользу и что мука, которую он терпит, уже достаточно велика, чтобы не добавлять к ней клевету. Уверяет, что им двигало только великодушие, что на самом деле он хотел спасти людей от страха смерти и что именно мой отказ сделал его преступником. Может быть, может быть… Я не мешаю ему высказаться, надо же ему чем-то занять свои уста.
В конце концов, власть плохо вдается в доводы бунта; но бунт вообще никогда не вдается в доводы власти.
Людоедство
«Но, отец наш Зевс, если смерть неотделима от жизни, если борьба — непременное условие существования, а смерть — неотвратимая необходимость, почему же тогда ты называешь преступлением убийство ближнего и еще большим — поедание его плоти?»
Я слышал ваш вопрос, дети мои. Он словно внушен самим Танталом. Вы бы не задали его мне, если бы не были так же суетны, как и он. К тому же вы больше выискиваете противоречия во мне, чем слушаете то, что я избрал из целой вечности для своего повествования.