Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
Шрифт:
— Прочли?
— Так точно.
— Распишитесь.
— Есть, господин полковник. — И я встаю. — Разрешите идти?
— Постойте. Что вы топочете ногами, как застоявшийся конь? Что вы намерены предпринять?
— Объявить восемь червей, — срывается у меня с языка. — Простите, господин полковник, это у меня такая дурная поговорка. С детства. Я даже гипнозом от нее лечился. Я, господин полковник, возьму на учет всех сестриц с золотыми зубами. Я… завтра же…
— Завтра же! — заворчал Н. — Я вас знаю. Вам бы только вылететь из штаба по госпиталям.
— Если десять, то пас! — вырывается у меня.
— Какой пас?
— Я хочу сказать, господин полковник, что если будет десять сестер с золотыми зубами, то есть если я обнаружу десять…
— Вот я и вижу, что вы всё напутаете, — подумав, неожиданно мягко говорит Н. и даже отеческим жестом кладет мне руку на рукав. — Вы ведь панику на всех сестер наведете! Так нельзя!
— А что же прикажете делать, господин полковник?
— А ничего.
— То есть как ничего? Совсем ничего?
— Совсем! Не наше дело ловить шпионов, это дело контрразведки. — И, явно иронизируя, полковник продолжал: — «Имейте наблюдение», как приказано, конечно, вот и всё. «Иметь наблюдение» — слова-то какие, хе-хе-хе! Кто вас сможет упрекнуть, что вы этого «наблюдения» не «имели»? Никто-с и никогда-с! И вы чисты. А начнете работу по этой линии и в такую кашу влезете, что и не вылезете. Понятно?
— Так точно, господин полковник!
— Ну, ступайте, — и начальник разрешил мне покинуть его.
Я вернулся к себе, закончил преферанс с приятелями, поужинал с ними и пошел в землянки своей роты на вечернюю поверку. И здесь я отступил от совета коменданта: инструктируя дозорных, охранявших тыл корпуса, я рассказал им о Золотом Зубе. Мое сообщение заинтересовало всех, особенно когда я упомянул, что если удастся эту бабенку задержать, то награда большая будет, да и отпуск домой недельки на три, а то и на месяц выпадет на долю счастливца. Тем всё, что касалось Золотого Зуба, на этот раз и ограничилось. Но уж на следующий день я стал нести печальные последствия того, что отступил от мудрого совета своего предусмотрительного начальника.
II
Штаб корпуса квартировал в деревне Малая Георгиевка, находящейся верстах в двадцати к западу от Луцка, где помещался штаб Особой армии; к западу от штаба корпуса, верстах в десяти, были позиции 46-й и 3-й гренадерской дивизий. Двадцативерстный участок от Малой Георгиевки и до Луцка, тыл корпуса, охранялся постами и дозорами моей комендантской роты. На пространстве этого участка имелось несколько деревенек и хуторов, занятых артиллерийскими парками, учреждениями интендантства, обозными командами, госпиталями, а также краснокрестными и питательными отрядами Земгора и Пуришкевича.
В госпиталях были сестры, служили женщины также в Земгоре и у Пуришкевича. Снабженные соответствующими удостоверениями личности, эти дамы и девицы свободно передвигались в тылу корпуса. Кроме них к господам офицерам, как штабным, так и полковым, не так уж редко приезжали их молодые
Сообщив моим молодцам о Золотом Зубе, я, конечно, в тот же день об этом забыл. Двое суток прошло совершенно спокойно, но на третьи, и уже тоже под вечер, меня опять потребовали к коменданту, причем писарь предупредил меня, сказав, что «их высокоблагородие сильно не в духах».
Я явился и тотчас же напоролся на неистовый крик и даже на топотанье ногами:
— Я вам покажу восемь червей! — завопил комендант, лишь увидел меня. — Это что же такое у вас происходит, а? Вы чем командуете, комендантской ротой или зубоврачебным кабинетом? Вы что такое натворили на всех корпусных дорогах?..
— Но, господин полковник, объясните, пожалуйста, в чем дело, — наконец нашел я возможность пролепетать. — Я не знаю, в чем я виноват.
— Не знаете? Вы не знаете, что у вас на постах происходит, а уже из штаба армии телефонируют и смеются… Возмущаются!.. Супруга командарма в форме сестры милосердия поехала в госпиталь 46-й дивизии и напоролась на одного из ваших дураков… — И что же, господин полковник? — чувствуя, что у меня слабеют ноги, прошептал я. — Что же случилось?
— А вот что!.. Супруга командарма с одной из сестер отправилась прогуляться по дороге, и дозор от вашей роты остановил обеих!
— Но ведь дозор имел право это сделать, господин полковник!
— Да, но ваши идиоты заставили дам раскрыть рты и чуть ли не пальцами лезли, ища золотых зубов! А у супруги командарма как раз вставная челюсть… Позор!.. Возмутительно!.. Дама вне себя… И всё вы! Почему вы не изволили, поручик, исполнить моего приказа — не шуметь, не делать глупостей?.. А? Почему вы ослушались? Почему вы так глупо вылезаете вперед и заставляете краснеть за свои поступки весь штаб корпуса?
Он орал на меня еще минут пятнадцать. И я молчал. Я, конечно, был виноват в том, что надлежащим образом не инструктировал моих молодцов, и должен был теперь покорно выслушивать брань коменданта. Но, накричавшись до полного побагровения, он наконец утих, видимо, обеспокоившись за свое сердце.
Упав на стул, он махнул мне рукой по направлению двери.
— Ступайте! — прохрипел он. — Объявляю вам строгий выговор. И чтобы сейчас же прекратить эти зубоврачебные глупости, иначе я подам рапорт о вашем несоответствии и об откомандировании вас в полк.
Я повиновался, чтобы сейчас же броситься в землянки роты и там, в свою очередь, в пух и прах разнести моих «дантистов». В роте, к ужасу своему, я выяснил, что мое краткое сообщение и наставление солдатами действительно было понято как право их осматривать зубы у всех попадавшихся им женщин, если они следовали по тыловым дорогам без военных спутников, и, стало быть, можно было ожидать поступления дальнейших жалоб и возмущений.
Что мне было делать, несчастному? Утопающий хватается за соломинку: я приказал оседлать коня и в сопровождении вестового поскакал по госпиталям, чтобы предупредить возможность поступления жалоб.