Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.

Несмелов Арсений Иванович

КАДЕТСКОЕ ВОССТАНИЕ [26]

А.Л. Шеманскому

Долгий летний день, истомив горожан, стал наконец угасать.

Белые тучки, прозрачные, как пух тополей, тянулись с запада, а за ними, над самым горизонтом, появился темно-синий край грозовой тучи. Подул ветерок.

Но всё еще было жарко, и кадет Стива Злобин, отправившийся к приятелю, тоже кадету, жившему на другом конце города, два раза по пути забегал к знакомым испить воды или квасу, что предложат, и немножко отдохнуть в холодке. Но, пожалуй, не столько

жажда томила Стиву, как желание появиться перед знакомыми и друзьями и поразить их страшно важным, явно заговорщицким видом. И, конечно, если они уж очень будут приставать, спрашивать, что такое и в чем дело, многозначительно бросить им: «Завтра!» — и окончательно замолчать. Больше, хоть убейте, он не скажет ни полслова. Собственно по правилам той конспиративной организации, членом которой он состоит, нельзя было говорить и этого. Но Господи Боже мой, это же всё свои люди, все белые, все офицеры или же их сыновья и дочери…

26

Кадетское восстание. ЛА. 1936, № 8. Факты о «несостоявшемся» восстании летом 1918 г. в Иркутске, захвате тюрьмы и прочем соответствуют истории. Шеманский Александр Леонидович (1900–1976) — оперный певец. В эмиграции с 1920 г., жил в Харбине. Окончил харбинскую школу пения М.В. Осиповой-Закржевской. Пел на харбинской сцене, много гастролировал. Основал свою студию, работал как режиссёр. После второй мировой войны уехал в Индию, а затем в США «…И еще граната Новицкого» — изобретенная капитаном Новицким и прапорщиком Федоровым граната весом 2,25 кг, предназначалась для разрушения искусственных препятствий и проволочных заграждений противника. Применение ее против живой силы запрещалось, поскольку продолжительное время горения замедлителя запала (12 секунд) позволяло неприятелю перебросить гранату; солдаты называли ее «фонарик» (по внешнему сходству с ручным фонарем). «…Полгода назад эти мальчики вместе с юнкерами встали на защиту города против только что нарождавшейся в Сибири большевистской власти» ~ 8—16 декабря 1917 г. силами офицеров и юнкеров советская власть в Иркутске на короткое время была ликвидирована, однако днем позже к красным прибыло подкрепление, белые войска сгруппировались и в полном порядке вышли из города, «…в боевую группу атамана Семенова» — см. прим. к стихотворению «Подвиг».

И Стива шел дальше.

Но вот, наконец, и переулок, сбегающий к быстроводной реке. Вот и домик Стивиного одноклассника и задушевного друга Володи Зайцева.

Володя не бездельничает. Он сидит в комнатке военнопленного чеха Здворча и с интересом наблюдает, как тот на самодельном, им же устроенном, шлифовальном станке обрабатывает большой изумруд. До революции чех был слугою в семье отца Володи. Революция упразднила слуг, но чех остался в доме, возвратившись теперь к своей довоенной профессии: он был первоклассным гранильщиком драгоценных камней.

— Посмотри, Стива, как интересно! — говорит, здороваясь, Володя приятелю. — Этот вращающийся диск снимает тончайшие слои… Кропотливая и трудная работа, почти работа художника, но какой прекрасный получился изумруд!..

Стива здоровается с чехом.

Тот, увлеченный работой, мычит, не выпуская трубку зажатую в углу рта, не поднимая глаз.

— Интересно? — спрашивает Володя.

— Да, — отвечает Стива, почти не глядя на звенящий, воющий станок. — Конечно, интересно… Но…

И он выше локтя сжимает руку приятеля.

Тот поворачивает лицо. В глазах пропадает интерес к работе шлифовальщика, теперь в них интерес к другому.

— Да?

— Да! Пойдем-ка!..

Оба юноши выходят в садик и садятся на скамью за большим кустом бузины.

— Когда? — серьезно и строго спрашивает Володя.

— Завтра ночью. На рассвете.

— Ну, говори всё.

— Слушай. Сбор, поодиночке, по двое, по трое, на кладбище за тюрьмой. Все обязаны быть к трем часам ночи.

— Кто будет участвовать?

— Говорю — все. Кадетская группа, офицерская группа, фронтовики. Студенческая организация.

— Оружие

достали?

— Каждый должен явиться с тем, что у него имеется. У тебя наган?

— Да. И еще граната Новицкого.

— У меня немецкий карабин с полсотней патронов. Оружие же для тех, кто его не имеет, подвезет на кладбище поручик Явольский. Шестьдесят винтовок.

— А если не подвезет? Не сумеет или струсит?

— Ну, что ты! — возмутился Стива.

— Смотри! — строго говорит Володя. — Не нравится мне этот Явольский. Болтун!.. И вечно с девчонками. Не проболтался бы ради фасона. Я отлично знаю, что одна из девушек, за которой он ухаживает, поступила недавно в Чека. Мне вчера об этом сказали. Ох, не люблю я болтунов!..

Стива слегка краснеет, вспоминая тот важный и многозначительный вид, с каким он появлялся у своих знакомых, свое лаконическое: «Завтра!» И не для Сонички ли Колюбакиной он проделывал всё это, главным образом?..

Но Володя, к счастью, не смотрит на приятеля. Он уже занят деловой стороной дела и всецело погрузился в обдумывание деталей завтрашнего выступления.

— Значит, — говорит он, как бы проверяя себя и, как урок, повторяя план дела. — Значит, завтра в три часа ночи мы все должны быть на кладбище. Затем мы подбираемся к тюрьме, точнее — к казарме караульной части. Потом?

— Бросаем гранаты в окна…

— Предварительно сняв часового…

— Ну да!.. И врываемся в караулку.

— Потом мы освобождаем заключенных в тюрьме. Сколько там офицеров?

— Около тысячи двухсот человек.

— В это время, к этому часу, восстание должно уже разлиться по всему городу. И мы Овладеваем И-ском.

Юноши встают и жмут друг другу руки.

Они уже не новички в боевом деле. Полгода назад эти мальчики вместе с юнкерами встали на защиту города против только что нарождавшейся в Сибири большевистской власти. И восставшие победили. Но один белый город не мог держаться протай целиком большевистской России. И победители вынуждены были капитулировать.

Теперь же положение изменилось, и можно было снова попытать счастья.

II

Володя решил сегодня же уйти из дому.

— Видишь, — сказал он Стиве, — ты живешь рядом с кладбищем, следовательно, удобнее будет отправляться туда от тебя. Успеем и выспаться, и всё прочее. В такую, брат, ночь следует быть крепким, чтобы всё было в порядке. Кроме того, мало ли что может случиться дома, вдруг что-нибудь меня задержит? Нет, если уж рвать, так надо рвать разом…

— А ты разве дома… ничего не скажешь? — удивился Стива.

— Боже сохрани! И тебе не советую.

— Но…

— Говорю, не советую. Будут стоны, слезы, обниманья, разговоры. Все душевные силы вымотают!

И страшно серьезно:

— В мужские дела не следует вмешивать женщин. Ничем помочь они не могут, а повредить — да!

Стива молчал, пораженный. Он прямо не узнавал своего друга, и в то же время, чувствуя всю его правоту, готов был восторгаться им.

Сразу же после ужина и отправились. И за ужином Стива продолжал восторгаться приятелем и удивляться ему. Во всем, что тот делал и говорил, не было ни единого штриха, подчеркивающего положение. Володя шутил, был прост и мил. Он так естественно объяснил свой уход завтрашней ранней рыбалкой, что не вызвал у матери и отца ни малейшего подозрения. «Какой молодец! — думал Стива с искренним восторгом. — Вот настоящий заговорщик и конспиратор. А я что, я… я… фанфарон». И он давал себе слово стать в политических делах таким же серьезным человеком, как его милый друг.

Поужинали и пошли.

К этому времени всё небо заволокло тучами: стал накрапывать дождь.

Володя предусмотрительно захватил шинель, одев ее внакидку. «Сколько ночей и дней будем в бою — неизвестно! — шепнул он Стиве. — Шинель необходима. Да и гранату под ней удобнее нести. Незаметно».

А Стиве Володина мама навязала чей-то старый дождевик: «Все-таки не промокнете!» Стиве пришлось подчиниться, хоть он и отнекивался.

Пошли. Ночь была темна и ветрена. Дождь усиливался и скоро перешел в ливень.