Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх
Шрифт:
На одном изваянии детские пальчики нежно прильнули к стану царя, между чревом и персями; на другом, еще нежнее, обняли тело царицы, под правым сосцом, и голову, сзади, у затылка, и спину. В этих солнечных ручках-лучиках – теплота весенняя, материнская ласковость. И недаром именно здесь, в гробах, изображается солнце животворящее. Тайна солнца – любовь, тайна любви – воскресение: вот глубочайшая мысль Египта.
Солнце, сердце мира, благостно; теплота его – благость, свет его – прелесть; прелесть и благость в солнце, в сердце мира – одно.
Эти два понятия,
Один излюбленный образ повторяется в египетском искусстве особенно часто: девочка-подросток, лет тринадцати, плясунья-певица, с лютнею, nofert; худенькое, гибкое, как стебель водяного цветка, смугло-янтарное тело, смугло-розовые кончики острых сосцов, полудетских, полудевичьих, вся нагота прозрачно сквозит сквозь струйчатые складки тончайшего «царского льна», «тканого воздуха». Лицо дико-стыдливо и задумчиво; нет улыбки на губах невинно-сомкнутых, но вся она – улыбка божественной прелести-благости.
Сладкая, сладка ты для любви.Сладкая, сладка ты для царей,Сладкая, сладка ты для мужей.Царица любви между женами,Дочь царей, сладка была в любви…В гранитном саркофаге Аменофиса II найдена веточка мимозы на сердце усопшего: нежные листики-пёрушки «не-тронь-меня» должны ответить трепетом на трепет воскресающего сердца.
Вот что значит египетская прелесть-благость; вот в чем тайна египетской «магии». Ибо что такое магия вечная, неложная, как не одоление закона естества – смерти – иным законом, высшим, сверхъестественным, – любовью воскрешающей?
«Он любил несчастного и тихо с ним говорил, пока слезы не переставали сжимать горло его. Он старался быть улыбкой плачущих», – сказано в одной египетской надгробной надписи. О, воистину, тот умерший, о ком это сказано, «не увидит смерти вовек», по слову Господа!
Нет, не тщетной была египетская магия. Воскрешение мертвых здесь, в Египте, в самом деле, начато. То, что мы знаем, видим воочию, египетскую жизнь времен домоисеевых, лучше, чем жизнь наших предков, за триста – четыреста лет, не похоже ли на чудо «воскрешения»?
Когда ученые, производившие раскопки в 1891 году, в Деир-эль-Бахари, около Фив, нашли нетленные тела Тутмесов, Рамзесов, Аменофисов, – «мне случалось распеленывать мумии: тело их было почти мягко» (Масперо), – то это было так похоже на чудо, что сначала никто не поверил.
На песке гробниц иногда сохраняется след, оставленный ногою последнего человека, покинувшего гробницу за четыре-пять тысяч лет.
В могиле Изинкебы, царицы XX династии, найдены плоды похоронной тризны, такие свежие, что виден был след прикасавшихся пальцев, на мякоти фиников.
А в другой гробнице пчела запуталась в вязи цветов, обвивавших тело умершего; цветы едва потеряли весенние
Еще в другой усыпальнице, в Долине Царей, Бибан-эль-Молуке, у Фив, найден сосуд с медом почти жидким, благоухающим. Когда сняли крышку с сосуда, то залетела в гробницу оса, привлеченная медовым запахом, и жадно зажужжала над горлышком; надо было отогнать ее платком, чтобы не полакомилась медом, собранным пчелами с цветов Фиванских долин, за три тысячи лет.
«С египетских рисунков каплет мед» (В. Розанов).
Сладкая, сладка ты для любви…
Мед каплет со всего Египта, сладчайший мед Воскресения.
«Ваятели», «художники», по-египетски seenech, «оживители», «воскресители».
Их слава – не наша. Величайшие создания, только что родившись, выйдя на свет, погружаются во тьму гробов: потухают краски, исчезают облики во тьме, и уже не наше солнце озарит их, увидят не очи живых.
Нашей красоты самодовлеющей, «искусства для искусства» не знают египтяне. Не красоты ищут они, а бо`льшего, и красоту находят попутно. «Ищите царствия Божьего, и прочее приложится вам». Этого они еще не слышали, но уже исполнили.
Искусство их больше, чем искусство, и даже больше, чем жизнь: источник жизни – религия. Это – самое религиозное из всех искусств.
Чтобы это понять, стоит только сравнить его с искусством эллинским. Эллины начали тоже не с красоты, а с бол`ьшего; но когда изменили бол`ьшему, то и красоту потеряли. Эстетизм-атеизм эллино-римский опустошил искусство и доныне опустошает.
Безбожным и смертным, смерть утверждающим, было возрождение эллино-римской древности, духовное начало современной Европы; возрождение древности египетской, если только суждено ему совершиться, будет религиозным и воскресным.
У каждого человека есть то, что у египтян называется Ка и для чего у нас нет слова: то ли «двойник», то ли платоновское ‡, «образ-видение», то ли «душевное тело» апостола Павла, или «астральное тело» наших современных оккультистов.
Пока человек жив, невидимое Ка следует за ним неотступно, как тень; а когда он умирает, оно отрывается от него насильственно, мучительно; тоскуя, блуждает в пространствах, хочет вернуться, ищет его и не находит; а когда найдет, то «тело душевное» снова соединится с физическим, и человек воскреснет.
Надо помочь Ка в этих поисках, навести его на след. Это и делают изображения умершего в надгробной стенописи и ваянии. Сходство с изображаемым должно быть самым точным, портретным, но не внешним, а внутренним, отражающим все, что в человеке особенно, неповторимо, незаменимо, единственно, лично, и потому вечно, достойно вечности – воскрешаемо. Этим-то сходством, как бы божественным запахом личности, привлекается Ка, «астральное тело» к телу физическому, как та залетевшая в гробницу оса привлечена была медовым запахом.