Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх
Шрифт:
От Вавилона к Ассирии – от мира к войне. Не Египет, не Вавилон, а Ассирия начала воевать как следует. Ассирийцы – «первые римляне» во всемирной истории.
Душа Ассура – не мир, а война. Он первый полюбил войну, поверил, что голая сила – меч – решает судьбы народов.
«Сила его – бог его» (Аввак. I, 11). И все мы доныне – дети Ассуровы: что начал он, кончаем мы.
С рождением или зачатием Ассура почти совпадает появление боевого коня в Западной Азии (около 2000 г.),
После коня, – железо (около 1000 года), кажется, оттуда же, из нашей индо-германской полуночи, – железо, «металл Сэта», дьявола, по слову египтян, или братоубийцы Каина, по сказанию Талмуда; К^enаn, Каин – «первый ковач железа» (Талмуд. – Jeremias. Das alte Testament, 119); железо – европейский металл по преимуществу, наш каинов дар человечеству.
Легкость наша – в коне, лютость – в железе. Попрали конем, убили железом святую Азию, и, может быть, попрем, убьем все человечество. Бурею конною, бурею железною раздувается тлеющее пламя войны во всемирный пожар – всемирную историю, ибо единственный смысл ее для нас – война.
«Все будут убивать друг друга», – это вавилонское пророчество исполняется над нами так, как ни одно из пророчеств (Н. Winkler. Die babyl. Geisteskultur, 100).
От Вавилона к Ассирии, от Ассирии к Риму, от Рима к нам – пламя войны разгорается, и происходит то, что мы называем «прогрессом» – постепенное одичание, огрубение, озверение человечества.
Ассуром побежден Вавилон внешне, но внутренне длится борьба до конца обоих. Вавилон или Ассур, мир или война, – все тот же вопрос, как в Египте; от начала до конца времен – все тот же.
И вот что удивительно, чуду подобно: «Тому, кто сделал зло тебе, плати добром», – это забыто, зарыто, но не потеряно. Это сокровище – «золото, ладан и смирну» – приносят волхвы с востока в дар Младенцу.
«Пал, пал Вавилон… повержен великий город!» – восклицает Ангел Апокалипсиса (Откр. XVIII, 2–21). Да, пал к ногам Господним: «И, падши, поклонились Ему».
Раненая львица – Потоп
В развалинах Ниневийских дворцов найдено стенное изваяние Раненой Львицы: хребет пронзен стрелою; задние лапы, уже омертвелые, влачатся по земле; но, стоя на передних, издыхающий зверь вытянул шею, поднял морду и разинул пасть, как будто все еще грозит врагу предсмертным рыканием.
Эта раненая львица – душа Вавилона. С такою силою, как, может быть, нигде никогда, здесь изображен таинственный переход жизни в смерть, их мерцающая двойственность, их согласие в противоположностях.
«Противоположное – согласное», – учит Гераклит Эфесский (Fragm., 8),
«Из противоположного возникает прекраснейшая гармония; из противоборства рождается все» (Fragm., 8). Это и значит: все рождается из противоборства и согласия двух начал в третьем, из Тайны Трех.
«Бог есть день – ночь; зима – лето; война – мир; сытость – голод: в Боге все противоположности, «c» (Fragm., 67). Анантиизмом, «философиею противоположностей» можно бы назвать всю мудрость Гераклита, мудрость вавилонскую по преимуществу.
По тому же учению: «Добро и зло соединяются в действии, как противоположные части лиры и лука». Соединяются и напрягаются, как тетива на луке и на лире струна. Это и есть то напряжение, Spannung, о котором говорит Шеллинг и Яков Бём языком христианской Троичной мистики: «В Боге отрицание и утверждение, небытие и бытие, нет и да, гнев и любовь».
Напряжение двух противоположных начал есть Божественная сущность мира. Вот почему в вавилонских изваяниях богов, людей и животных напрягаются таким страшным напряжением, как бы окаменелою судорогою, переплетенные, перекрученные, как морские канаты, исполинские жилы, мышцы и мускулы.
Крепкую медь гнешь, как тростник.Тут, за явлением силы физической – явление воли метафизической – душа Вавилона: вечно борется она, труждается, «восхищает усилием царствие небесное», или земное.
Ничего подобного в Египте. Там почти не видно мускулов в нежных округлостях юношеских тел: главное свойство их – ненапряженность, вольность и легкость движений. Тела богов, людей и животных как бы вечно покоятся в покое субботнем, в эдемской праздности. Может быть, и здесь – сила не меньшая, чем в Вавилоне, но скрытая: крепкую медь гнет она, как тростник, без усилия.
Вечно борюсь я и вечно труждаюсь;Ты же, праздный, лежишь на спине.Как же бессмертье обрел ты в сонме богов? —мог бы Вавилон спросить у Египта устами богатыря своего, Гильгамеша (XI, 5–7). Но Египет не сумел бы ответить: сила его – тайна для него самого.
«Противоположное – согласное». Согласное утверждает Египет, Вавилон – противоположное.
Здесь уже ни следа египетской солнечной ясности, легкости: все темнеет, тяжелеет как бы каменной тяжестью, под низко нависшими, потопно-тучными тучами.
Не только в египетском, но и во всемирном ваянии нет ничего подобного издыхающим львам ниневийским. В этих звериных телах анантиизм божественный сквозит еще прозрачнее, чем в телах человеческих.