Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
— И совсем не зря! Уйди я или мамка — ты что бы стал делать? — продолжал донимать отца Афоня и наконец строго спросил: — Когда домой тронем?
— Теперь можно и домой... — Василий покосился на председателя артели, еще раз окинул взглядом сусеки с зерном и чуть приметно улыбнулся. — Теперь можно...
Из амбара все пошли к правлению колхоза. Степа шагал позади всех и вглядывался в знакомые места. Все ему здесь было памятно и дорого. Вот старый парк, где он бегал с сестренкой, вот сквозь деревья виден бывший помещичий дом... В нем когда-то находилось правление
А вот и она, железная вывеска.
Только надпись на ней немного другая:
Правление дубняковской сельскохозяйственной артели «Заре навстречу».
Но последние два слова те же, что и при отце, — написаны крупными красными буквами и хорошо заметны издали.
Перед домом на заснеженной поляне, заслонив полнеба, одиноко высится могучий раскидистый дуб. Он жестко шелестит бурой, пожухлой, еще не успевшей облететь листвой, словно зовет мальчика подойти поближе.
Степа поискал глазами тропинку и, не найдя ее, полез к дубу прямо через сугроб. И сразу же ноги его выше колен провалились в рыхлый снег.
— Куда тебя понесло? — оглянувшись, спросил Афонин отец.
Но Степа ничего не слышал.
Придерживая валенки за голенища и с усилием вытаскивая их из сугроба, он как одержимый шаг за шагом вспарывал снежную целину. «Забыли... никто и не ходит», — подумал мальчик.
Но вот ноги его нащупали что-то твердое — тропинка!
Узенькая, припорошенная мягким снежком и почти неприметная для глаза, она тянулась от дороги к дубу через весь сугроб.
Степа выбрался на тропинку — как же он ее не заметил раньше. Значит, ходят люди, помнят...
Мальчик, притопнув валенками, стряхнул снег и с облегчением прибавил шагу.
Председатель артели понял Степу.
— Пойдемте, Василий Силыч, — позвал он Афониного отца и свернул на тропинку. — Это вам тоже посмотреть надо.
А Степа был уже около дуба.
У подножия дерева, до половины занесенный снегом, виднелся невысокий дощатый обелиск. На верху его была укреплена пятиконечная звезда, вырезанная из жести.
Степа притоптал снег вокруг обелиска и поправил прислоненный к нему заиндевевший снопик ржи.
Искристый колючий иней покрывал обелиск, мешая разобрать надпись.
Степа наклонился, смахнул варежкой иней, потом несколько раз провел голой теплой ладонью по дощатой стенке обелиска, и на ней четко проступила надпись:
К могиле подошли председатель артели и Афоня с отцом. Прочтя надпись на обелиске, Василий медленно снял шапку и посмотрел на Степу. Тот стоял, плотно сжав губы, устремив глаза в одну точку, забыв надеть на закоченевшую руку варежку.
— А
ТРОНУЛИСЬ!
Утром председатель артели распорядился запрячь в возок лучшую лошадь и доставить Василия Хомутова с ребятами в Кольцовку. Всю дорогу Василий дремал или, молча потягивая самокрутку, вглядывался в накатанную до блеска дорогу, в синие дымки над избами, в снежную слепящую светом даль за очередным увалом.
Ехали быстро и первую остановку сделали только в Пустоваловке. Пока ребята закусывали в чайной, Василий куда-то исчез и вернулся минут через двадцать. Волосы у него были подстрижены «под кружок», борода и усы аккуратно подправлены.
— Так-то вот... ходоки! — Василий загадочно усмехнулся. — Живем, значит, хлеб жуем...
Степа хотел было спросить, как понимать эти слова, и кстати напомнить о шапке: почему бы дяде Васе не сменить это грачиное гнездо на новую ушанку? Но Афоня вовремя успел толкнуть приятеля в бок и шепнул ему:
— Не мешай батьке! На него такой час накатил. Молчит, молчит, а потом ка-ак сказанет! Словно обухом вдарит.
Так всю дорогу и ехали молча.
Домой вернулись на другой день в сумерки.
Несмотря на грозные окрики жены, Василий затопил баню.
— Ты не уходи... побудь с нами, — попросил Афоня Степу.
Василий попарился, переоделся в чистое белье и послал ребят узнать, когда будет сельский сход.
— Да уж сходуют, поди... — насторожившись, ответила Катерина. — Вчера до полуночи галдели. И ныне опять за то же.
Василий надел полушубок, перекрестился на киот с иконами, что с ним случалось довольно редко, и, отстранив вцепившуюся в рукав жену, шагнул к двери:
— Пойду, Катерина! Не обессудь! Надо и нам к твердому берегу прибиваться.
Катерина с воплем кинулась за мужем.
Афоня и Степа, который задержался у Хомутовых, попытались уговорить ее и увести домой.
Но Катерина, распалившись, сорвала с головы тяжелую шаль и принялась стегать мальчишек. Им пришлось отступить.
Так и шли вдоль улицы. Позади Афоня со Степой, посредине — Катерина, которая жаловалась всем встречным, что ее беглый муженек не иначе как рехнулся, а впереди Василий Хомутов — строгий, высокий, прямой, победно выставив вперед свою круглую подстриженную бороду.
Появление Василия на собрании было замечено сразу. Заглушив речь какого-то нового уполномоченного из города, мужики и бабы разразились веселыми восклицаниями и выкриками. Василию вспомнили его неожиданное бегство из деревни, страхи жены, сына, обратили внимание на его аккуратно подстриженную бороду, праздничную, новую рубаху и высказали предположение: не собирается ли Василий обвенчаться с какой-нибудь городской кралей?
— Всё? Выговорились? Прочистили горло? — Василий строго оглядел собрание и, сняв шапку, шагнул вперед. — Теперь я скажу.