Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3
Шрифт:
Фредерик, не понимавший, вероятно, в чем дело, отвечал невпопад, Юссонэ схватил со стола несколько сигар, сказал: «Прощай, дружище», и скрылся.
Фредерик потребовал счет. Счет был длинный, а пока гарсон с салфеткой подмышкой ожидал уплаты, подошел второй - бледный субъект, похожий на Мартинона, и сказал:
– Прошу прощения, забыли внести в счет фиакр.
– Какой фиакр?
– Тот, что отвозил барина с собачками.
И лицо гарсона вытянулось, как будто ему
– Благодарю, ваша светлость!
– сказал человек с салфеткой, низко кланяясь.
Весь следующий день Фредерик предавался своему гневу и мыслям о своем унижении. Он упрекал себя, что не дал пощечины Сизи. А с Капитаншей он клялся больше не встречаться; в других столь же красивых женщинах не будет недостатка; а так как для того, чтобы обладать ими, нужны деньги, он продаст свою ферму, будет играть на бирже, разбогатеет, своею роскошью сразит Капитаншу, да и весь свет. Когда настал вечер, его удивило, что он не думал о г-же Арну.
«Тем лучше! Что в этом толку?»
На третий день, уже в восемь часов, его посетил Пеллерен. Он начал с похвал обстановке, с любезностей. Потом вдруг спросил:
– Вы были в воскресенье на скачках?
– Увы, да!
Тогда художник начал возмущаться английскими лошадьми, восхвалять лошадей Жерико, коней Парфенона.
– С вами была Розанетта?
И он ловко начал расхваливать ее.
Холодность Фредерика его смутила. Он не знал, как заговорить о портрете.
Его первоначальное намерение было написать портрет в духе Тициана. Но мало-помалу его соблазнил богатый колорит модели, и он стал работать со всею искренностью, накладывая слой за слоем, нагромождая пятна света. Сперва Розанетта была в восторге; ее свидания с Дельмаром прервали эти сеансы и дали Пеллерену полный досуг восхищаться самим собой. Затем, когда восхищение улеглось, он спросил себя, достаточно ли величия в его картине. Он сходил посмотреть на картины Тициана, понял разницу, признал свое заблуждение и стал отделывать контуры; потом он пытался, ослабив их, слить, сблизить тона головы и фон картины, и лицо стало отчетливее, тени внушительнее, во всем появилась большая твердость. Наконец Капитанша снова пришла. Она даже позволила себе делать замечания. Художник, разумеется, стоял на своем. Он приходил в бешенство от ее глупости, но потом сказал себе, что она, быть может, и права. Тогда началась эра сомнений, судорог мысли, которые вызывают спазму в желудке, бессонницу, лихорадку, отвращение к самому себе; у него хватило мужества подправить картину, но делал он это неохотно, чувствуя, что работа его неудачна.
Жаловался он только на то, что картину отказались принять на выставку, затем упрекнул Фредерика в том, что он не зашел взглянуть на портрет Капитанши.
– Какое мне дело до Капитанши?
Эти слова придали смелости Пеллерену.
– Представьте, теперь этой дуре портрет больше не нужен!
Он не сказал, что потребовал с нее тысячу экю. А Капитанша не заботилась о том, кто заплатит, и, предпочитая
– А что же Арну?
– спросил Фредерик.
Она уже направляла к нему Пеллерена. Бывшему торговцу картинами портрет оказался ни к чему.
– Он утверждает, что эта вещь принадлежит Розанетте.
– Действительно, это ее вещь.
– Как! А она прислала меня к вам, - ответил Пеллерен.
Если бы он верил в совершенство своего произведения, то, быть может, и не подумал бы о том, чтобы извлечь из него выгоду. Но известная сумма (притом сумма значительная) могла бы явиться опровержением критиков, подспорьем для него. Чтобы отделаться, Фредерик вежливо спросил его о цене.
Чудовищность цифры возмутила его; он ответил:
– О нет, нет!
– Но ведь вы ее любовник, вы заказали мне картину!
– Позвольте, я был посредником!
– Но не может же портрет остаться у меня на руках!
Художник пришел в бешенство.
– О, я не думал, что вы такой жадный!
– А я не думал, что вы такой скупой! Слуга покорный!
Не успел он уйти, как явился Сенекаль.
Фредерик смутился, встревожился.
– Что случилось?
Сенекаль рассказал ему всю историю:
– В субботу, часов в девять, госпожа Арну получила письмо, звавшее ее в Париж. Так как случайно не оказалось никого, кто мог бы отправиться в Крейль за экипажем, она вздумала послать меня. Я отказался, потому что это не входит в мои обязанности. Она уехала и вернулась в воскресенье вечером. Вдруг вчера утром на фабрике появляется Арну. Бордоска ему нажаловалась. Не знаю, что там у них такое, но он при всех сложил с нее штраф. У нас произошел крупный разговор. Словом, он меня рассчитал - вот и все!
Потом он раздельно проговорил:
– Впрочем, я не раскаиваюсь - я исполнил свой долг. Но все равно, это ваша вина.
– Каким образом?
– воскликнул Фредерик, опасаясь, как бы Сенекаль не догадался.
Сенекаль, очевидно, ни о чем не догадывался, так как продолжал:
– Да, если бы не вы, я, быть может, нашел бы что-нибудь получше.
Фредерик почувствовал нечто похожее на угрызения совести.
– Чем я теперь могу быть вам полезен?
Сенекаль просил достать ему какое-нибудь занятие, какое-нибудь место.
– Вам это легко. У вас столько знакомых, в их числе и господин Дамбрёз, как мне говорил Делорье.
Другу Делорье было неприятно упоминание о нем. После встречи на Марсовом поле он вовсе не собирался посещать Дамбрёзов.
– Я недостаточно с ними близок, чтобы кого-нибудь рекомендовать им.
<