Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4
Шрифт:
Однообразная работа в конторе обоим им опротивела. Всё те же ножички и резинки, те же перья и чернильницы, всё те же сослуживцы! Бувар и Пекюше считали конторщиков болванами и всё меньше с ними разговаривали. Те обижались и дразнили их. Чуть ли не каждое утро оба приятеля опаздывали на службу и получали выговор.
Прежде они были вполне довольны своим положением, но с тех пор как высоко о себе возомнили, их профессия стала казаться им унизительной. Они внушали это один другому, подстрекали, раззадоривали друг друга. Пекюше перенял вспыльчивость Бувара, Бувар усвоил
– Уж лучше быть паяцем в ярмарочном балагане!
– вздыхал один.
– Или стать тряпичником!
– восклицал другой.
Ужасное положение! Безвыходное! Безнадёжное!
И вот однажды (это было 20 января 1839 года), когда Бувар работал в конторе, почтальон принёс ему письмо.
Бувар всплеснул руками, голова его медленно запрокинулась назад, и он упал на пол без чувств.
Конторщики бросились к нему, развязали ему галстук, послали за врачом. Бувар открыл глаза; на обращённые к нему вопросы он отвечал бессвязно:
– Ах!.. Это пустяки... На воздухе мне станет лучше. Нет, оставьте меня! Позвольте выйти!
Несмотря на свою тучность, он во весь дух помчался в морское министерство; он вытирал лоб, стараясь успокоиться, ему казалось, будто он сходит с ума.
Он просил вызвать Пекюше.
Пекюше явился.
– Мой дядя умер! Оставил мне наследство!
– Быть не может!
Бувар показал извещение:
Нотариальная контора г-на Тардивеля Савиньи в Септене, 14 января 1839 г.
Милостивый государь!
Прошу вас пожаловать в мою контору, чтобы ознакомиться с завещанием вашего отца, г-на Франсуа-Дени-Бартоломе Бувара, бывшего негоцианта в городе Нанте, скончавшегося в нашем округе 10?го числа сего месяца. В завещании содержится весьма важное распоряжение в вашу пользу.
Примите уверение в моём глубоком уважении.
Нотариус Тардивель Пекюше, ослабев от волнения, присел на тумбу во дворе. Вернув бумагу, он произнёс, запинаясь:
– Лишь бы только... это не оказалось... шуткой!
– Ты думаешь... это кто-то подшутил?
– спросил Бувар сдавленным голосом, похожим на предсмертный хрип.
Однако почтовые штемпеля, печатный бланк нотариальной конторы, подпись нотариуса - всё подтверждало подлинность документа. Они пристально смотрели друг на друга, губы у них дрожали, а в глазах стояли слёзы.
Им не хватало воздуха. Они дошли пешком до Триумфальной арки и зашагали обратно по набережным, мимо Собора Богоматери. Бувар побагровел. Он дубасил Пекюше кулаком в спину и бормотал какую-то чепуху.
Оба они не могли удержаться от смеха. Уж конечно, Бувар получит не меньше...
– Ох, это было бы слишком хорошо! Не стоит говорить об этом.
И всё-таки заговорили. Что им мешает сразу же попросить разъяснений? Бувар написал нотариусу.
Нотариус прислал копию завещания, которое заканчивалось словами: «Вследствие чего я завещаю Франсуа-Дени-Бартоломе Бувару, моему внебрачному сыну, признанному мною, полагающуюся ему по закону часть моего состояния».
Старик Бувар тщательно скрывал грех своей молодости, воспитывал сына вдали от города, выдавая за племянника, и тот всегда называл
Бувар ходил как одурелый. Блаженно улыбаясь, точно пьяный, он всё шептал:
– Пятнадцать тысяч франков ренты!
Пекюше, хоть голова у него была покрепче, тоже не мог опомниться.
Их сразу отрезвило письмо Тардивеля с неприятным известием. Младший сын, г-н Александр, объявил о своём намерении оспорить завещание в суде и, если удастся, признать его недействительным; он требовал опечатать имущество, составить опись, наложить арест и прочее! У Бувара разлилась желчь. Едва оправившись, он поехал в Савиньи, но вернулся ни с чем, не добившись никакого решения и досадуя, что даром потратился на дорогу.
Потянулись бессонные ночи, мучительные переходы от отчаяния к надежде, от восторгов к полному упадку сил. Наконец, через полгода несносный Александр смирился, и Бувар вступил во владение наследством.
Первым делом он воскликнул:
– Вот теперь мы переедем в деревню!
Это решение разделить с другом свалившееся на него счастье показалось Пекюше вполне естественным: союз этих двух людей стал тесным и неразрывным.
Однако Пекюше заявил, что не желает жить на счёт Бувара и никуда не поедет, покуда не дослужит до пенсии. Ещё два года - подумаешь! Он был тверд и непоколебим; на том они и порешили.
Выбирая место, где поселиться, они перебрали все провинции. На севере плодородные земли, но слишком холодно; на юге климат чудесный, но отравляют жизнь москиты, а в центральных областях, по правде сказать, нет ничего интересного. Бретань, пожалуй, подошла бы, но там живут одни святоши. О восточных округах из-за местного диалекта нечего и думать. Однако есть же и другие края. Что такое, к примеру, Форе, Бюже, Румуа? В географических картах ничего о них не сказано. Впрочем, неважно, в том или другом месте они поселятся, - главное, у них будет свой дом.
Они уже представляли себе, как будут без пиджаков работать в саду, подрезать розовые кусты, рыть, копать, рыхлить землю, пересаживать тюльпаны. Проснувшись рано, под пение жаворонка, они пойдут на пашню, отправятся с корзинкой собирать яблоки, станут наблюдать, как сбивают масло, молотят, стригут овец, подкармливают пчёл, будут наслаждаться мычанием коров, запахом свежего сена. И никакой переписки! Никакого начальства! Никаких платежей в срок. Ведь у них будет свой собственный дом! Куры из своего птичника, овощи со своего огорода, обеды по-домашнему в затрапезном платье.