Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Шефнер Вадим Сергеевич

Но если с дворянским титулом как-то обошлось, Бог действительно миловал, то на пути литературном Шефнер быстро столкнулся и с подозрительностью, и с предвзятостью.

«Неприятности подстерегали меня, — продолжал он в интервью, — с другой стороны и в другое время: когда я был уже профессиональным литератором, человеком, прошедшим войну и блокаду. Кампания борьбы с «космополитизмом» каким-то образом коснулась и меня. Очевидно, из-за «иностранной» фамилии. Или кому-то померещилось какое-то иное ее происхождение. Сыграло свою роль и печально известное постановление 1946 года, ударившее отнюдь не только по тем, кто был в нем непосредственно поименован. Одна из газет с явным осуждением назвала меня подражателем Гейне (?!), Пастернака и Багрицкого. Другая писала, что мои стихи воспринимаются „как нечто чуждое и враждебное духу нашего народа и времени“».

Да, дорого доставалась Шефнеру верность родовому имени. Но эта же верность, унаследованные от предков постоянство характера и врожденное чувство собственного достоинства дали ему силы выстоять вопреки самым страшным историческим обстоятельствам.

«Быть самим собой, быть верным себе» — этот нравственный принцип, эту «позицию души» Шефнер отстаивал всегда — и в жизни, и в творчестве.

Игорь

Кузьмичев

1938

Детство

Ничего мы тогда не знали, Нас баюкала тишина, Мы цветы полевые рвали И давали им имена. А когда мы ложились поздно, Нам казалось, что лишь для нас Загорались на небе звезды В первый раз и в последний раз. ...Пусть не все нам сразу дается, Пусть дорога жизни крута, В нас до старости остается Первозданная простота. Ни во чьей (и не в нашей) власти Ощутить порою ее, Но в минуты большого счастья Обновляется бытие, И мы вглядываемся в звезды, Точно видим их в первый раз, Точно мир лишь сегодня создан И никем не открыт до нас. И таким он кажется новым И прекрасным не по летам, Что опять, как в детстве, готовы Мы дарить имена цветам.

Цветные стекла

Покинул я простор зеленый И травы, росшие внизу, Чтобы с веранды застекленной Смотреть июльскую грозу. И, в рамы тонкие зажатый, Такой привычный, но иной, На разноцветные квадраты Распался мир передо мной. Там через поле шла корова, И сквозь стекло была она Сперва лилова и багрова, Потом желта и зелена. Но уж клубились вихри пыли, И ливень виден был вдали, И в пестром небе тучи плыли, Как боевые корабли. И, точно пламенем объята, Сосна, где с лесом слился сад, Вдруг из зеленого квадрата В багровый вдвинулась квадрат. И разбивались о карнизы Потоки крупного дождя, И пылью опускались книзу, Из цвета в цвет переходя. И тучи реяли, как флаги На древках молний, И во мгле Чертили молнии зигзаги И льнули к трепетной земле. Так, по земле, тоской объяты, Под ветра судорожный вой Они прошли Сквозь все квадраты — И цвет не изменили свой.

«Вдали под солнцем золотились ели...»

* * *

Вдали под солнцем золотились ели, А здесь, отвергнув животворный зной, Шуршал камыш и лилии горели Прозрачной, нездоровой белизной. И, на меня уставив изумруды Недвижных глаз, бездумных, как всегда, Лягушки, точно маленькие будды, На бревнышке сидели у пруда. Молчали все цветы на стеблях тонких, И тишина, казалось мне тогда, Давила на ушные перепонки, Как на пловца глубокая вода. Но слышалась мне в длительном молчанье Болотных трав, видневшихся вдали, Невидимая дрожь существованья, Корней шуршанье в глубине земли.

Тревога

Тревожные взревут сирены — И сразу в город хлынет мгла, И в темноту уйдет мгновенно Адмиралтейская игла. Погаснут лампочки в витринах, Замглится невская вода, — Так, свет ненадобный отринув, Померкнет город, — и тогда Из

высоты глухой и черной, Из поднебесной высоты Услышишь рев многомоторный, Нежданный шум услышишь ты. Не птиц ли то враждебных стая Летит сюда издалека, Туманом черным обрастая И прободая облака, Летит в тумане ядовитом, Летит, пощады не суля, Росою смертной — люизитом — Кропить асфальты и поля? Но, точно скальпель неподкупный В хирурга опытной руке, Прожектор луч отбросит крупный И вскроет мглу. И вдалеке Увидишь ты: светлей зарницы, Быстрей разящего клинка, Летят серебряные птицы, Расталкивая облака. И, как невянущие маки, На крылья им нанесены Опознавательные знаки Твоей единственной страны. Над городом и над тобою, Как нарастающий прибой, Они летят, готовы к бою. Кто знает — может, завтра бой.

После дождя

Пробрались мы лохматым лугом Туда, под лиственный навес, Где капли стряхивал упруго И охорашивался лес. И запах луговых растений Теснил дыхание в груди, И наши сдвоенные тени Шагали молча впереди. И радуга из-за болота На дальний опиралась лес, Как триумфальные ворота Для нас открывшихся небес.

Подражание английскому

«Скорее станет сушь водой И мгла сойдет за свет, Луна покажется звездой И утвержденьем «нет», На камне вырастут цветы И крылья обретут кроты, — Чем мы расстанемся с тобой» — Так говорила ты. На камне не растут цветы, В земле по-прежнему кроты — Не надо крыльев им. И только ты, И только ты Отчалила с другим. Вода — по-прежнему вода, Луной — луна, Звездой — звезда, И мглою — мгла, И светом — свет Остались навсегда. И лишь тебя со мною нет, И в этом вся беда.

Обещание

В минуты длительных прощаний На склоне гаснущего дня Невыполнимых обещаний, Мой друг, не требуй от меня. Не оборвали годы странствий Сердца связующую нить, И лишь в излишнем постоянстве Меня ты можешь обвинить. Он близок, час иной разлуки, И я оставлю мирный труд, И мы пожмем друг другу руки, Как в песне неспроста поют. Я верю, что во всем мы правы И правотой своей сильны, — Да озарит нам солнце Славы Тропу тернистую Войны! Но, если пулей вероломной Жизнь будет прервана моя, О девушке, простой и скромной, В свой смертный час припомню Не путая тебя с другими, Средь дыма боевых полей Я повторю простое имя, Твое коротенькое имя, Как имя Родины своей.

1939

«Как якорю не выплыть из воды...»

* * *

Как якорю не выплыть из воды, Как облаку не утонуть в воде, Как птице не подняться до звезды И как на землю не упасть звезде, — Так мне тебя не позабыть вовек; И клены, шелестящие листвой, И тишь озер, и шум тяжелых рек — Мне все напоминает голос твой. Я никогда, быть может, не пойму, Чему я рад в тебе, чему не рад, Но все дороги к дому твоему Ведут меня, и нет пути назад.