Собрание сочинений в 4 томах. Том 2
Шрифт:
Мы переводим доллары в рубли. Меняем Цельсия на Фаренгейта.
Мы любим подсчитывать чужие доходы. Мы хорошо считаем, когда надо…
Перед вами сотый номер газеты. Сто недель пролетело. А ведь еще вчера мы совещались у «Натана». (Угол 53-й и Бродвея.)
За эти сто недель мы двадцать раз горели. Пятнадцать раз закрывали лавочку. Четырежды умирали и возрождались. Мы, как Польша, выдержали три раздела.
Когда-то мы были великолепной семеркой. Затем приходили все новые и новые люди. (Не превратиться
И все-таки каждая неделя завершается праздником. Выходит «Новый американец». А ведь это-двести машинописных страниц. Объем «Капитанской дочки». Пятьдесят две «Капитанских дочки» в год!..
Я не хочу сказать, что мы всегда работали замечательно. Всякое бывало. Но мы работали честно. И если делали глупости, то не со зла. А потому, что не хватало опыта. Потому что не боги горшки обжигают. Боги только советы дают и критику наводят.
И еще потому, что лишь серость застрахована от неудач…
Рано утром позвонил Вайль:
— Ты помнишь, что мы выпускаем сотый номер?
Конечно, помню. Я только обиды забываю. Я думаю, это профессиональное качество.
Да ради такого звонка я готов помириться с шестьюдесятью Наврозовыми. Я забыл больше, чем вы когда-нибудь сможете узнать…
Сотый номер почти готов. Читайте, критикуйте, — это ваша газета.
Вроде бы мы затеяли нужное дело. Увидите. Поговорим через сто лет.
В нашем доме…
В нашем доме протекает крыша. С потолка каплет. На стенах мерзкие разводы.
Помимо этого — не топят. Вернее, топят, но редко. Короче, температура низкая. Градусов шестнадцать по Цельсию.
И еще — всякие мелочи. Выключатель не действует. Рамы прогнили и так далее.
Все хорошо. Район хороший. Квартира большая. Но довольно паршивая.
Наш супер Габриэль живет и работает по-коммунистически. Вид у него бодрый. Глаза поблескивают. Работать не хочет. Топить как следует не хочет. Крышу чинить не хочет. Но здоровается — вежливо. Это у него, видимо, пережиток капитализма.
Прямо не знаем, что делать.
В Ленинграде я годами боролся с домоуправлением. Чего-то добивался, просил, скандалил, угрожал.
Как-то раз пришел сантехник. Пришел и все испортил. Отвинтил краны. Перекрыл газ. Вывел из строя уборную. Затем попросил шесть рублей и ушел. Ушел и, естественно, запил. А мы остались без воды и без удобств.
Я терпел четыре дня. Затем разыскал пьяного водопроводчика. Втащил его на пятый этаж. Достал охотничье ружье. Сел на табуретку и говорю:
— Шаг в сторону — побег! Стреляю без предупреждения!
Два часа трудился водопроводчик. Кран починил. Газ починил. Потом говорит:
— Пусти в уборную, начальник!
— Починишь — сходишь.
Так он все и починил. И только в самом конце задумчиво произнес:
— Надо было тебя сразу
— Верно, — говорю, — но поздно…
Так было в Союзе. Один раз добился справедливости. С оружием в руках.
А что делать здесь? Видимо, существуют какие-то нормы. Какие-то легальные методы борьбы.
Говорят, есть специальная комиссия по отоплению. Еще, говорят, можно депонировать квартплату. И так далее. В общем, есть пути.
Может, кто-то из читателей поделится опытом? Расскажет, как действовал? Чего добился? Мы бы постоянную рубрику открыли для таких советов…
Ведь Габриэль не один. Ударников коммунистического труда везде хватает. Так что пишите.
Ждем!
Шефа полиции охватило…
Шефа лос-анджелесской полиции охватило неожиданное служебное рвение. Он заявил, что русский Брайтон — это филиал КГБ. Что с Брайтона тянутся нити заговора против Олимпийских игр. Что Москва под видом беженцев засылает сюда шпионов и террористов.
Калифорнийский шерлок холмс перестарался. Его безответственное заявление говорит о профессиональной некомпетентности. О явном непонимании природы третьей эмиграции. Об элементарном незнании людей.
Именно такие заявления вызывают расовую отчужденность. А в сумасшедшем Нью-Йорке они чреваты и более тяжелыми последствиями.
Тем обиднее сознавать хотя бы едва уловимую долю правоты в измышлениях калифорнийского шефа. Тем досаднее сознавать, хотя бы частично, справедливость выдвинутых им обвинений.
Филиал КГБ — это слишком. Мафия — это слишком. Но мошенники среди нас попадаются. Есть и примитивное ворье…
Канает местная дама в провинциальный супермаркет. Туда заходит в бросовом пальто. А появляется — в дубленке. Чистая Золушка!..
Есть хулиганы. Есть вымогатели. Есть фиктивные холостяки и липовые вдовы. Все у нас есть.
Я не говорю о случаях банального мордобоя. О неутихающей карточной игре. Об импортном советском пьянстве…
Есть, говорят, на Брайтоне тайный публичный дом. По мне, так уж лучше — явный. Меньше риска, больше гигиены. Здесь это разрешается. Правда, лицензия дорогая…
Партнеров обманываем. Документы подделываем. Контрабандными сигаретами торгуем.
Одному рижанину на Брайтоне машину продали. Машина замечательная фары, например. Запасная покрышка. Насос. Тормоза…
Правда, ездит медленно. И только лишь под гору. А в гору без кардана никак…
Я знаю, что основное население Брайтона — предприимчивые, толковые и весьма достойные люди. Честные труженики, законопослушные граждане, отцы семейств. Есть здесь и своя интеллигенция. Есть инженеры, рабочие, программисты. Есть в том числе и сотрудники «Нового американца». Но и погани хватает. Она-то и бросается в глаза.