Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
Однако эти доводы не успокаивали Виктора.
— А все-таки хорошо бы было, если бы Мамонтов взял Москву! Правда, дядя?
Петр Игнатьевич не успел ответить: дверь стремительно открылась, и в беседку вбежал Андрей.
— Виктор, бойскаутов разгоняют!
— Да что ты?
— Я встретил сейчас скаутмастера, он просит всех идти в отряд!
Через полчаса Виктор и Андрей подошли к помещению, которое было занято бойскаутскими отрядами. Это была мрачная, низкая комната, пыльная и почти пустая. На одной стене висел портрет Баден-Пауэля и огромный фанерный щит с нарисованными
На колченогом столе валялся растрепанный комплект «Мира приключений» и «Устав бойскаутов».
За столом сидел незнакомый Виктору и Андрею парень в замасленной тужурке.
— Чего вам надо? — грубо спросил он.
— А тебе чего? — тем же тоном ответил Андрей.
— Я представитель юков, и мы занимаем это помещение.
— Это что за юки?
— Юные коммунисты.
— Дам я тебе по шее — и вылетишь вместе со своими юками!
— Попробуй. — Парень положил на стол кулак, вымазанный то ли мазутом, то ли дегтем.
— А куда же нам деваться? — спросил вежливо Виктор.
— Кому это вам?
— Бойскаутам!
— Таких больше нет. Кто хочет, иди к нам, а буржуазия пусть катится к черту.
Виктор посмотрел на Андрея. Тот пожал плечами.
— Кто же у вас главный? — спросил Виктор.
— Я.
— А откуда ты?
— Со «Светлотруда». Ну, валите, ребята!
— А как же наши вещи?
— У нас останутся.
— Ну и сволочь!
— Ты помолчи, рыжий, а то… — Парень встал.
Виктор и Андрей вышли из комнаты.
Виктор шел мрачный, он ничего не мог понять.
«Черт знает что, — думал он, — папу в тюрьме держат. Все у нас отобрали. Бойскаутов не будет. Дядя Петр — сапожник. Нелепость, безобразие!»
— Что же делать, Андрейка? — спросил он.
— Мы им покажем! — сказал Андрей. Он был взбешен. Друзья замолчали.
— А знаешь что? Пойдем к Опанасу, он все знает.
— Пойдем.
И они зашагали к городской аптеке, где работал Николай Опанасов.
Провизор верхнереченской городской аптеки Николай Опанасов, а в среде друзей и знакомых — просто Никола Опанас, принадлежал к числу таких людей, которые вечно что-то ищут и находят то, чего никогда не искали.
Аптекарем Никола Опанас быть вовсе не мечтал. Запах аптеки претил ему, лекарства он ненавидел и еще в младенческом возрасте славился своим умением отлынивать от их употребления. И тем не менее Опанас стал фармацевтом.
После Октябрьского переворота двадцатилетний Никола Опанас, состоявший в то время в партии эсеров и руководивший бойскаутскими отрядами губернии, дал себе слово не работать на большевиков.
Однако когда через несколько месяцев верхнереченский губсовдеп предложил ему поехать на провизорские курсы, он не отказался, уехал в Москву, хотя Москвы терпеть не мог, и поступил на провизорские курсы, о которых никогда не думал.
Маленький, худой, немощный, с испитым лицом, с огромным бледным и острым носом — он всегда был безобразно одет. Что бы он ни надевал на себя — все молниеносно принимало вид страшно потрепанного барахла Новые ботинки через день обдирались о камни, зашнуровывать их до конца у него не хватало
Он ходил, нелепо размахивая фалдами незастегнутого пальто, с голой шеей, в потрепанной, безобразной фуражке, во время разговора брызгал слюной. Зубы у него сгнили, ногти вечно были грязные.
В его комнате было всегда сумрачно. Постель он оправлял кое-как, подушка напоминала промасленный блин. Знакомые остерегались давать ему книги, потому что он покрывал их пятнами, пачкал сажей, обрывал корешки.
Деньги не уживались с ним. Никола всегда был должен то одному, то другому, питался скверно, но зато поедал баснословное количество дрянных конфет.
И все же Опанас пользовался неоспоримым авторитетом среди ребят. Не без помощи самого Опанаса была создана легенда о том, как простой бойскаут Опанас дошел до начальника отряда, затем, поднимаясь в скаутских чинах все выше и выше, стал наконец губернским скаутмастером, состоял в переписке с Баден-Пауэлем, носил всякие шнуры и ленты — знаки своего отличия, руководил показательным отрядом, в котором, между прочим, сошлись с ним Виктор и его друзья.
Впрочем, Опанас был способным скаутмастером. Он умел порабощать детские души задушевными беседами у костра, различными поблажками их маленьким страстям, умел мирить их и ссорить, учил преклоняться перед храбрыми и презирать трусов. Хотя сам он, вопреки легенде, никогда не переходил вброд рек, не ночевал в палатках, не терпел дальних переходов и боялся темного леса, но умел делать вид, что и переправа вброд, и ночевка у костра, и холод, и дождь — все это уже испытано им много-много раз.
Он вихлял по ухабам жизни, забывая о делах вчерашних, не закончив дел сегодняшних, не зная, что он будет делать завтра, не умея привести в порядок свою комнату, свою одежду, свои мысли, свою жизнь, свои убеждения.
Христа и его учение он похоронил еще в гимназии, что, впрочем, не мешало ему в разговорах ссылаться на «эту гигантскую по своей чистоте проповедь».
Он стал было приверженцем Ницше, но однажды догадался, что внешний образ сверхчеловека и его, Николы Опанаса, тщедушное тело с огромным бледным носом — полярные понятия; и тут же обругал Ницше демагогом.
Ему нравились эсеры, он находил, что эсерство истинно русское движение, но в то же время уверял друзей, что большевики «настоящие умники». Его прельщала целеустремленность идеи Маркса, ее законченность. Однако он находил, что кадеты по натуре интеллигентней, а поэтому приятней.
Однажды он даже сел за стол и начал писать программу новой партии, в которой предполагал помирить Маркса с Христом и эсером Черновым, но дальше первого параграфа дело не пошло.
В Москву он попал в бурные времена. Там его путаные честолюбивые помыслы были разгаданы неким одноглазым человеком, который жил в столице под чужой фамилией и разыскивался…