Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
После взаимных расспросов о делах и планах на предстоящую зиму разговор как-то незаметно для Виктора перешел на события того времени. Оказалось, что Лев аккуратно читает газеты и отлично знает, что происходит в стране и за рубежом. Виктор слышал что-то о процессе правых эсеров и попросил Льва рассказать ему об этой партии.
— Чепуха, — сказал Лев, — никакой партии не осталось. Дрянь разная. И эсеры дрянь, и меньшевики, и кадеты. Сбежали за границу и грызутся между собой. Фракций в каждой партии по десятку. Сколько членов, столько
Лев рассказал Виктору о том, как во Франции Марков второй собрал монархический совет, и члены этого совета уже распределили между собой министерские портфели и посты губернаторов. Лев издевался над монархистами и их вождями. Виктор слушал его с большим интересом. Когда Лев рассказал о том, что монархисты, осевшие по Франции, посылали депутацию матери последнего царя с просьбой назначить блюстителя русского престола, — Виктор расхохотался.
— Правда, смешно? — сказал Лев. — И не столько смешно, сколько грустно. Эти дураки не понимают, что им сюда не вернуться.
— Значит, по-твоему, советская власть установилась надолго?
— Милый! Советскую власть могут спихнуть только силы, которые имеются в стране. Они должны начать, а их поддержат.
— Ну, знаешь, вот мой отец попробовал начать, да сам же под пулю и попал.
— Что ты говоришь? Расстреляли?
— Год назад.
— Ну, дай руку! Мы с тобой вроде братьев. У меня тоже отца расстреляли.
Лев и Виктор пожали друг другу руки.
— Ты думаешь мстить? — прошептал Виктор.
— Глупо. Месть — мелочное дело. Не в этом суть.
— А в чем же?
— В принципе. В конце концов, — задумчиво сказал Лев, — черт с ней, с советской властью. Дело не в названии, а в людях, которые будут сидеть наверху, и в том, что они будут делать.
Лев замолчал и вдруг перевел разговор на другую тему.
— Что ты читаешь? — спросил он.
— Сейчас графа Салиаса и Соловьева. Очень интересно.
— Боже мой, какая дрянь! Погоди, вот придут из села мои книги, там мы найдем кое-что поинтереснее. Ну, ладно. Расскажи, что у вас в школе?
Виктор начал. Лев вставлял мрачные шутки. Он как-то по-своему, вызывающе резко, оценивал все, о чем рассказывал ему Виктор, и тот удивлялся этому.
«В сущности, — подумал Виктор, — Лев прав: школа дурацкая, педагоги виляют и так и этак, и вообще все это скучно и нудно».
После этой прогулки Лев стал часто появляться в квартире Хованей. Он присаживался на низенький стул рядом с работающим Петром Игнатьевичем. Тот угощал его папиросой, и начиналась долгая беседа о всякой всячине; в ней принимал участие и Виктор.
— Сегодня ко мне приходили какие-то евреи, хлебный заем предлагали, — сказал однажды Петр Игнатьевич, когда Лев зашел к нему. — Три миллиона семьсот тысяч рублей за пуд.
— А деньги когда? — осведомился Лев.
— Сейчас.
— Ну вот, и обманут. Деньги возьмут, а когда за мукой придете, скажут, что она не три миллиона стоит, а пять.
—
— Ничего не преувеличиваю, — сказал Лев.
— Нынче в газете о «живой церкви» пишут, — сказа Петр. — Витя, принеси газету!
Виктор вышел, через минуту вернулся с газетой и передал ее Льву. Тот развернул газету и увидел огромный заголовок на всю страницу: «Камни заговорили». Внизу были напечатаны воззвание попов-живоцерковников и отчет о съезде духовенства «живой церкви» под заголовком: «Церковная революция в Верхнереченске». В отчете рассказывалось о том, как попы свергли епископа-тихоновца Агафангела и избрали из своей среды нового архиерея. Тут же была напечатана заметка о том, что попы из кафедрального собора, руководимые протопопом Савеловым, решили новому архиерею не подчиняться, а «живую церковь» объявили сектой и «сосудом дьявольским».
— Что это значит, Лева? — спросил Виктор. — Почему это они вдруг разделились? Кому это нужно?
— Кое-кому нужно! — сказал Лев и подмигнул Петру Игнатьевичу.
— Разделяй и властвуй! — усмехаясь, сказал Петр Игнатьевич.
— Правильно. А эти длинноволосые дураки не понимают.
— И я ничего не понимаю! — вздохнул Виктор. — Тут вот говорится, что попы за советскую власть, а вот тут пишут, что они не хотят отдавать золотые вещи для голодающих. В селе Никольском нашли золотые чаши и Евангелие в навозе. Какая гадость. Люди голодают, а они в навоз суют золото! Правда, безобразие?
Лев не ответил Виктору, и разговор перекинулся на пустяки. Скоро мадам позвала Льва обедать и он ушел.
Лев стал в семье Хованей своим человеком.
Он стал помогать Петру Игнатьевичу: наделал ему я запас деревянных гвоздей, разбивал кожу, вымоченную в воде. Присматриваясь к тому, как работает Петр Игнатьевич, Лев скоро постиг несложную мудрость ремесла, стал ставить заплаты, подбивать набойки. Работая, Лев и Петр Игнатьевич вели разговоры о городских делах, о диспутах попов с Луначарским, который раза два наведывался в Верхнереченск, о потухающем голоде, о гастролях московского театра Семперантэ. Театр этот Льву очень понравился, а Петр Игнатьевич ругал его последним словами.
— Вы настоящего театра не видели, — говорил он. — Вот побывали бы в Художественном — это театр! Господи боже мой! Чего стоит одна «Синяя птица»! или «Братья Карамазовы»! или «Царь Федор»! Спектакль шел два вечера, и сидели мы на нем, как зачарованные. По три дня стояли в очереди за билетами. А какие актеры: Качалов, Москвин, Леонидов, Книппер! А режиссеры: Станиславский, Немирович! Их весь мир знает!
Виктор вздыхал. Он часто говорил с Леной о Москве, о Большом театре, о Художественном… Но Москва казалась им далекой, мечта попасть туда — несбыточной. Лев замечал тень, набегавшую на лицо Виктора, и принимался рассказывать что-нибудь смешное, ядовитое. Петр Игнатьевич и его племянник смеялись до упаду.