Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести
Шрифт:
Но был в Двориках человек, почитавшийся богатеями чудовищем, тигром в человеческом обличье, кровожадным отродьем сатаны, прапраправнуком Малюты, потомком самого Ирода: Сергей Иванович, брат Петра и Семена Сторожевых, матрос с крейсера «Рюрик», комиссар штаба кронштадтского порта в 1917 году, один из боевых товарищей знаменитого Железняка, участник штурма Зимнего дворца, член штаба сводных матросских отрядов, начальник охраны мостов через Неву (только по его приказу мосты разводились и сводились), комендант отряда, охранявшего
Принадлежность к РКП (б) Сергей оформил лишь в восемнадцатом году. Еще в годы первой русской революции работала подпольно в селе небольшая большевистская группа, Сергей входил в нее. Нашелся предатель…
От ссылки молодого ленинца спасла военная служба — как уже сказано, служил он на крейсере «Рюрик».
Здесь Сергей возглавлял подпольную матросскую организацию большевиков. Заслуги матроса были отмечены — его ждала ответственная работа в Петрограде. Однако Сергей предпочел вернуться в село и там подраться с кулачьем за Советскую власть.
В конце 1918 года он — председатель волостного исполкома и секретарь волостной партийной ячейки. Занятый по горло работой труднейшей и опаснейшей — кулаки точили на Сергея Ивановича не только зубы, но и ножи, — он не забывал о тех, кто должен был в свое время прийти на смену старой ленинской гвардии.
Год спустя после появления Матроса (так его звали в селе), мы услышали еще одно непонятное слово: «комсомол». В списке первых комсомольцев мы видим двух девушек и восемь парней: среди них троицу, не раз упоминаемую в «Одиночестве»: Сашу Чикина, Федю Ивина и ныне здравствующего Леньку — Алексея Григорьевича Бетина. Саша Чикин (тоже здравствующий) вспоминает:
«Сергей Иванович созвал нас и сказал, что… члены союза коммунистической молодежи — самые боевые помощники партии. Тогда же Сергей Иванович рассказал, как он имел счастье слушать выступление В. И. Ленина с балкона дворца балерины Кшесинской… На первом нашем собрании (продолжает Чикин) меня выбрали секретарем волостной ячейки РКСМ…
…С чего мы начали?
Прежде всего партячейка (Матрос, конечно) поставила перед нами задачу бороться с дезертирами и помогать властям искать хлеб, запрятанный в ямы кулаками. Мы, комсомольцы, открыли немало ям. Большую работу комсомольская организация развернула среди молодежи: ставили спектакли, устраивали комсомольские посиделки… К тому же секретарь ячейки (пишет о себе Саша Чикин) был незаурядным гармонистом…» (и вообще «заводилой», — добавлю я от себя).
Матрос ничего не спускал комсомольцам, и ребята не бездельничали: вскоре они действительно стали смелыми и находчивыми помощниками сельских коммунистов…
Ненавидели и тех и других богатеи смертельно… Классовая схватка в те времена становилась все ожесточенней. Дело дошло до того, что Матрос ушел из избы, где родился и вырос, он не мог жить рядом с братом: не было на селе
Но самая страшная схватка — схватка не словесная, а вооруженная — была впереди.
Что у нас на селе делалось в году 1919, я не помню… И снова вижу Листрата на крыльце того дома, где некогда помещался штаб Красной гвардии.
Теперь там заседал бедняцкий штаб: комбед. Одно это слово приводило в трепет наше кулачье.
Комбед с помощью ребят-комсомольцев быстро и основательно почистил кулацкие закрома, конюшни и хлевы. Результат этой очистки является в моей памяти в виде бурой коровы, которую Прасковья Хрипучка вела себе во двор, проливая счастливые слезы: к тому времени в хлеву не было ни телки, ни теленка.
…В память врезался августовский день 1920 года. Листрат выходит из своей избы. Он в буденовке, пистолет у пояса, винтовка за спиной. Ловко вскакивает в седло. Ходуном ходит под ним жеребец, добытый в бою с антоновцами. Жеребец по имени Бандит пляшет под Листратом, грызет удила и поводит фиолетовым глазом.
Идет дождь, но Листрату все нипочем. Он подмигивает мне и смеется по причине мне неведомой.
— Опять на войну? — спрашиваю, с завистью глядя на складную фигуру Листрата: кому из мальчишек не хочется быть солдатом.
— Опять.
— С кем же?
— С зелеными бандюками.
— А как же белые?
— Тю-ю, хватился! Всех перебили.
— А зеленые бандюки, это чьи?
— А наше сволочье. Кулаки наши окаянные.
— Какие же?
— Да вон те, которые бегут сломя голову к паскуде Антонову.
— А кто этот Антонов?
— Главный бандит. Атаман, значит. Он из эсеров.
— Этого я не понимаю.
— А ты все такой же красный?
— Ку-уда! Еще гуще покраснел. Да и не только один я. Теперь нас сила! — Листрат нетерпеливо ерзает в седле.
Из туманной, моросящей дали на рысях мчатся десятка три всадников… Батюшки! Да тут и брат Листрата Ленька, комсомольский вожак, сорвиголова Сашка Чикин, мой приятель Федя Ивин. Тут же и его отец — Никита Семенович, восстановленный в партии.
У этого в руках палка, а на палке кусок материи неопределенного цвета… Он круто осаживает лошадь.
— С бабой не нацеловался? — сумрачно жуя ус, выговаривает ему Листрат за опоздание.
Главным делом насчет флага скандалили. Кумачу нигде не нашел, спер у бабы бордовую юбку… Может, гожа будет?
Листрат щупает бордовый лоскут на палке, качает головой, потом усмехается:
— Ну, была не была. Все-таки краснота имеется, оно и ладно.
Всадники гогочут; Федька, которому я завидую до смерти, заливается громче всех, а на меня и не смотрит: заважничал!
А вчера, знаю точно, ревел белугой, потому что отец не хотел брать его с собой в Токаревку.