Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно
Шрифт:
Аполлоний Родосский в третьем веке до н. э. написал эпическую поэму об аргонавтах. В Александрийской царской библиотеке он имел доступ к трудам Пиндара, Ферекида и нескольких неизвестных авторов на ту же тему, которых цитирует его комментатор. К тому же Аполлоний — непререкаемый авторитет. Для меня эта работа — весьма приятное чтение. Поэт Феокрит из Александрии в своих «Идиллиях» дает более полное описание кулачного боя между Амиком и Поллуксом и исчезновения Гиласа. Аполлодор, афинский грамматик, в сухом, но заслуживающем доверия изложении древних легенд, озаглавленном «Библиотека» (140 г. до н. э.), дополняет рассказ важными деталями, неизвестными из других источников; дополняет его также баснописец Гигин, который был библиотекарем Августа, и его современник, поэт Овидий, автор «Метаморфоз». Диодор Сицилийский, историк, современник Юлия Цезаря, делает суровый критический комментарий к той истории, которая была известна ему. То же касается Страбона, Диониса и Павсания, наделенных здравым смыслом географов, которые писали при первых императорах.
Первая сохранившаяся эпическая поэма об аргонавтах на латыни была создана около 93 г. н. э. Валерием
Все эти авторитеты не соглашаются один с другим по бесчисленным пунктам. Противоречия встречаются даже в разных произведениях, написанных одним и тем же автором. Так, Софокл, рассказывая в своей «Колхиде», как Ясон убил Апсирта, брата Медеи, называет местом убийства Колхиду, но в другом произведении, в «Скифах», указывает, что это случилось где-то в Скифии. Овидий связывает то же самое убийство с Томами, местом своей ссылки, неподалеку от дельты Дуная; Аполлоний — с островом Артемиды, северней устья Дуная; Гигин — с островом Апсирта в начале Адриатического залива. Некоторые писатели представляют Апсирта ребенком, которого сестра Медея увезла как заложника; другие изображают его взрослым человеком, посланным за ней в погоню. У Диодора и римского оратора Цицерона он назван Эгиалом, а не Апсиртом; Аполлоний упоминает о том, что он был когда-то известен как Фаэтон; мать его тоже именуют по-разному: Ипсия, Идия, Астеродея, Геката, Неаэра и Эврилита.
Списки имен экипажа «Арго», приводимые Аполлонием, Гигином, Аполлодором, Валерием Флакком и Цецесом, нисколько не соответствуют один другому, и еще больше имен встречается у других авторов. Несовпадение деталей типично для всего цикла легенд об аргонавтах и дает мне право выбирать любую версию из наиболее подходящих, а порой даже импровизировать, когда невозможно перекинуть через пропасть временный мост. Например, я отбросил невероятное сообщение Геродота о том, что Ясон, прежде чем отправиться в путь из Иолка, обогнул на корабле Пелопоннес, чтобы посоветоваться с дельфийским оракулом. Очевидно, его целью был оракул в Додоне, а не в Дельфах. В Дельфы он мог бы отправиться по суше куда более безопасным и скорым способом. А это плавание, которое Геродот спутал с возвращением «Арго» домой, было, несомненно, поводом для приключения Ясона с морским чудовищем, о нем нет свидетельства в литературе, но оно многократно изображалось на краснофигурных вазах.
Уильям Моррис опубликовал свою «Жизнь и смерть Ясона» в 1867 году, но английские эпические поэмы вышли из моды, и Морриса теперь редко читают. Таким образом, большинство англоговорящих читателей знакомится с этой историей только в прозаическом пересказе для детей Чарльза Кингсли или Натаниэля Готорна. Те кто читал классиков в школе (я сужу по себе), находятся в положении, лишь немногим лучшим, поскольку «Аргонавтика» Аполлония не входит в обычный набор произведений классических авторов. Они, вероятно, знают кое-что из «Медеи» Еврипида о жизни Ясона в Коринфе после того, как плавание завершилось, а впоследствии почерпнули несколько подробностей самого плавания из пышной оды Пиндара, но плавание это обладает для них все тем же вневременным, внегеографическим, сумбурным очарованием, что и плавание Киски и Сыча, Джомблей и трех мудрецов из Готама в детских стишках. Чтение «Жизни и смерти Ясона» мало помогает развеять заблуждение. Моррис был романтиком-прерафаэлитом; то есть, чем более таинственной и даже бессмысленной считал он легенду, тем более поэтичной она ему казалась. Отбросив обычную версию, по которой «Арго» вернулся в Грецию из плавания по Черному морю, тем же самым путем, а именно — через Босфор, он произвольно выбирает самый фантастический из имеющихся рассказов: тот, который дан в анонимной «Аргонавтике Орфике», написанной около 350 года н. э., а этот рассказ отправляет корабль по неидентифицируемой российской реке с произвольными дополнениями экипажа — в Финский залив, а оттуда — домой по Балтике и Ла-Маншу, мимо Ирландии и через Гибралтарский пролив. Моррис к тому же демонстрирует пробелы в классическом образовании, пропуская одно происшествие во время плавания, насчет которого согласны все авторы: веселое восстановление населения Лемноса, полагаю, из боязни оскорбить добродетельный викторианский вкус. Греки, народ в целом рассудительный, рассматривали это плавание как историческое событие, имевшее место примерно за два поколения до падения Трои, и они относили его к приемлемой для них дате 1184 г. до н. э. Для Гомера и Гесиода плавание это было по времени значительно ближе, чем для нас — открытие Америки Колумбом; и хотя в V в. до н. э. Фукидид не счел возможным включить эту историю в книгу первую своей «Истории», ни один грек, насколько мне известно, не осмеливался отрицать, что существовал в действительности корабль «Арго», который плавал из Иолка в Фессалии в Эа по колхидской реке Фасис, то есть из Воло в Восточной Греции — в Кутаиси на грузинской реке Риони — и обратно. Надо признать, что знатоки-классики все еще сомневаются относительно историчности плавания. Они редко позволяют себе сказать больше того, что «история, вероятно, возникла из отчетов о коммерческих экспедициях, совершавшихся богатыми миниями к берегам Черного моря». Но только недавно археологические свидетельства вынудили их более серьезно отнестись к легендам о Минотавре и Диктейской пещере и признать историчность осады Трои. Поскольку у многих персонажей Гомера были отцы, связанные с историей «Арго» — например, сын царицы Гипсипилы от Ясона, лемносский царь
Если плавание происходило в действительности, как же относиться к сверхъестественным происшествиям, которые являются частью легенды?
Вот несколько противоречивых ответов:
(A) Архаические греки, как и американские индейцы, записывали текущие события пиктографически как в изобразительном искусстве, так и поэзии, и когда с течением времени первоначальный смысл пиктографических композиций был забыт, изобрели новый принцип толкования, который удовлетворял современников. Поэтический пиктограф назывался у греков «мифом», но слово это не имело значения «неправда», как прилагательное «мифический» в современном английском языке.
(B) Возможно, первоначальный цикл песен об аргонавтах так и не был записан. Некоторые из странствующих певцов, которые знали их на память и разносили по Греции, должны были их частично позабыть, некоторые забыли иные подробности, а то, что оказалось утрачено, можно было заменить либо вымыслом, либо происшествиями, почерпнутыми из какой-то совершенно другой истории.
(C) Фрагменты первоначального цикла песен стали оскорбительными в соответствии с религиозными и политическими представлениями более поздних поколений и были поэтому изменены или выпущены.
(Д) Сатирический или юмористический материал и пересказы снов или видений, известные из первоначальной версии, могли быть введены в последующие версии как обычные факты повествования.
(Е) Возможно, с V в. до н. э. и далее приверженцы орфического культа использовали традиционное представление о том, что Орфей был аргонавтом, как оправдание для изображения плавания как аллегории орфических мистерий.
Прежде чем развить эту тему подробнее, я должен подчеркнуть, что греки не были романтиками в викторианском смысле этого слова; они ничего не выдумывали, хотя и могли сохранить фантастическую легенду такой, какой ее получили, веря в то, что в ней есть смысл. Например, хотя многие поэты отвергли рассказ Гомера (за которым в VI в. последовал критичный Геродот) о том, что «Арго» вернулся через Босфор и предложили вместо этого странные маршруты по Дунаю, Риони, Днестру или Дону, — это случилось не только потому, что они стремились к таинственности. Мое заключение таково: они его отвергли потому, что существовала сильная догомеровская традиция, согласно которой Руно вернулось в Грецию не через Босфор, а по Дунаю, Саве и Адриатическому морю. Но они обнаружили, что Сава в Адриатическое море не впадает, а потому указали вместо Савы По; позднее же, когда они обнаружили, что Дунай в нижнем течении несудоходен более чем на четыреста миль от дельты из-за Железных Врат и что По вовсе не сообщается с верхним течением Дуная, кто-то предположил, что «Арго» поплыл вверх по Риони; а когда было открыто, что Риони не впадает в Каспийское море и что Каспийское море не сообщается с Индийским океаном, кто-то другой предположил, что в этом месте должен упоминаться Днестр, а когда было установлено, что и такой маршрут столь же невероятен, кто-то еще предположил, что «Арго» шел по Дону.
Я думаю, поэты изрядно сглупили. Им так и не пришло в голову, что Ясон и Медея с Руном могли отправиться домой иным путем, чем аргонавты и «Арго» — путем, по которому «Арго» не смог бы пройти; и в самом деле, должно было так и случиться, поскольку предательское убийство ими Апсирта препятствовало их возвращению на борт «Арго», пока они не будут очищены. Так как нам известно, что единственным лицом, которое могло их очистить, была светловолосая Кирка, тетушка покойного, Дунай становится для них естественной дорогой: благодаря торговле янтарем, на той дороге имелись удобства для путников, и привел их этот путь к острову Ээя за Истрией, в начале Адриатического моря, где жила Кирка. Таков был маршрут, по которому после прибытия в Южную Россию завернутые в солому дары гипербореев (не жителей ли Британии?) попадали на Делос к Аполлону. Что это были за Дары, неизвестно, но похоже на то, что они включали янтарь, использовавшийся в культе Аполлона (см. у Аполлония Родосского, кн. 4, 611), а взамен, возможно, греки отдавали обсидан с Мелоса. Я поместил остров Кирки у берегов Истрии, а не у западного берега Италии (где, как говорят, много лет спустя с ней приятно проводил время Одиссей), — не только потому, что истрийский остров Апсирт фигурирует в легенде об аргонавтах, но еще и потому, что Ээя, по традиции, принадлежала некогда Хрису, отцу ионийца Миния: ионийцы, вероятно, пришли в Грецию вниз по Дунаю через Истрию, они едва ли могли прийти через Италию. Теперь этот остров называется Луссин.
На сегодня пиктографический метод сохраняется в искусстве, но редко встречается в литературе. Он все еще используется в классическом или псевдоклассическом дизайне — например, во фресках ратуши, где представлены Сельское Хозяйство и Промышленность, пожимающие друг другу руки в присутствии пышнотелой матроны с башнеобразной прической — но литературный язык, который соответствует такому стилю в изобразительном искусстве, давно вышел из моды. Более активное использование пиктографии — это газетные карикатуры; и есть только один пример, который я помню, когда содержание газетной карикатуры было передано стихами: поэма Николаса Вэйчела Линдсея «Брайан, Брайан, Брайан», достойна внимания всех, кто изучает греческую мифологию. Вспоминая свои юношеские эмоции по поводу предвыборной компании выдвинувшего себя кандидатом в президенты США Уильяма Дженнингса Брайана в 1896 г., Линдсей перемешивает точные заявления о себе и своей любимой девушке с пиктографическими фразами, почерпнутыми у демократических карикатуристов: