Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно
Шрифт:
Продолжая помахивать ветвью, жрец насвистывал все громче и громче. Вскоре ветер завыл среди ветвей, и Ясону почудилось, будто он слышит, что листья поют хором: «Плыви, плыви, плыви с благословением Отца Зевса!» Когда жрец прекратил напевать, настало внезапное затишье, за которым последовал еще один яростный порыв ветра и отдаленный раскат грома. Затем над головами у них прозвучал треск, и вниз рухнула, кувыркаясь, густолистая ветвь, толщиной, примерно, с ногу человека, и легла к ногам Ясона.
Редко ниспосылался столь благоприятный знак какому-либо посетителю в этой роще, уверил Ясона Главный Жрец. Почистив ветвь серпом, чтобы удалить все литья и веточки,
— Это, — сказал он, — кусок священного дерева, его надо встроить в нос корабля, на котором ты поплывешь в Колхиду.
Ясон спросил:
— Будет ли Бог настолько милостив, чтобы дать мне корабль?
Главный Жрец ответил:
— Нет, Богиня Афина уже потрудилась, чтобы спасти тебя в море, пусть она позаботится и о строительстве корабля. У Отца Зевса полно других забот. Прошу тебя, скажи ей об этом.
Когда Ясон в приподнятом настроении вернулся к хижине, где остановился, его товарищ Аргус спросил его, уж не собрался ли он зазимовать в Додоне — их корабль уже отплыл домой, а другой вряд ли найдется. Может, он попытается совершить обратный путь в Иолк через горы?
Ясон ответил, что не может бездействовать всю зиму и что священная ветвь дуба Зевса будет ему защитой в любом путешествии. Аргус вызвался его сопровождать. Два дня спустя, неся мешки, набитые сушеным мясом, поджаренными желудями и другой грубой пищей, они отправились в путь, двинувшись по долине бурной реки Арахтос, пока не дошли до усеянного камнями перевала, над которым нависла гора Лакмон. В горах стоял резкий холод и снег уже побелил вершины; по ночам они по очереди следили за костром. Когда ухали совы, Ясону в их крике слышалось не дурное пророчество, а вдохновенные возгласы птицы самой Богини Афины, а будучи посвященным в братство Леопардов, он равно не тревожился, слыша вой этих зверей, которые во множестве водятся на кручах Пинда. Но львиный рык ужасал его.
От перевала они повернули на восток, и шли, пока не достигли истоков Пенея. Пеней, в начале — небольшой ручей, который собирает притоки, спускаясь на плодородные равнины Фессалии, и наконец выбирается, став благородной рекой, к Эгейскому морю в Темпах между великой горой Олимп и горой Осса. В этой пустынной стране почти не водилось дичи, а Ясон, хотя и славился как охотник на склонах Пелиона, не был знаком с повадками зверей Пинда. Они с Аргусом затянули потуже пояса и сочли, что им повезло, когда на восьмой день подбили зайца и пришибли куропатку метко брошенными камнями. Их поддерживало сознание того, что они — под защитой множества богов, и наконец они увидали в отдалении хижину пастуха, близ которой паслись овцы, и поспешили к ней.
Раздался яростный лай, и молосский пес невероятных размеров метнулся к ним, оскалив желтые клыки, и, не медля ни секунды, прыгнул на Ясона, норовя перегрызть ему горло. Аргус вонзил копье в брюхо зверя, и пес, завыв, сдох. Пастух, который много лет прожил в этой глуши в полном одиночестве, выбежал из хижины и увидел Аргуса, пронзающего собаку копьем. Он схватил дротик и бросился на Аргуса, полный решимости отомстить за пса, своего единственного друга. Аргус еще не высвободил свое копье, которое застряло между собачьими ребрами, и был бы убит, если бы Ясон, который держал священную ветвь, не обрушил ее с треском на череп пастуха и не сбил несчастного с ног.
Они отнесли оглушенного пастуха в хижину и попытались привести его в чувство, брызгая ему в лицо холодной водой и сжигая перья у него под носом. Но когда послышалось его хриплое дыхание, поняли, что пастух вот-вот умрет. Они не на шутку встревожились,
Когда пастух испустил дух, они вырыли могилу там, где он упал, и похоронили его, в чем он был, положив рядом собаку, все время отворачивая лица, боясь, как бы дух не узнал их, даже несмотря на сажу и переговариваясь писклявыми голосами. Они навалили на могилу камней и совершили возлияние молоком и медом, которые нашли в хижине, чтобы умилостивить духа. Они не тронули ничего из имущества пастуха и, чтобы показать свои дружеские намерения, загнали его стало в овчарню и двинулись дальше.
Молча они прошли с милю или две, пока Ясона не озарила мысль. Он обернулся к Аргусу и сказал:
— Благодарю тебя, дорогой товарищ, за то, что ты спас мое горло от клыков этой свирепой собаки.
Аргус был поражен, что убийца осмеливается заговорить так скоро после случившегося. Он ответил:
— И я тебя благодарю, благородный князь, за то, что ты расправился с этим свирепым пастухом.
Ясон кротко сказал:
— Ты не должен меня благодарить, сын Гестора. Не ты и не я убили пастуха. Это священная дубовая ветвь, которая нанесла удар. Пусть Отец Зевс целиком отвечает за свое деяние. Плечи его достаточно широки, чтобы выдержать ношу любого греха.
Аргусу пришлось по нраву это замечание. Он обнял Ясона, и, смыв сажу с лиц водой придорожного ручья, они продолжали свой путь до ближайшего поселения — деревушки из пяти хижин, большей частью принадлежавших разбойничьему племени этиков. Обитатели хижин, большей частью женщины, прониклись робостью к пришельцами — из-за их решительных манер и хорошо сработанного оружия и поставили перед ними чаши с молоком. Ясон рассказал, как стал свидетелем смерти пастуха, которого, сказал он, убила отломившаяся от дерева дубовая ветвь. Этики поверили его рассказу (который, в принципе, был правдив), поскольку знали, что близ той хижины растет несколько дубов, и решили, что если бы эти незнакомцы убили пастуха, они бы скрывали это событие как можно дольше. Когда они спросили, что сталось с овцами, Ясон ответил:
— Добрые люди, мы не воры. Овцы — в безопасности в овчарне. Рыжий молосский пес пастуха принял нас за врагов и напал на нас, и моему спутнику пришлось пронзить его копьем. Но я подумал, что нехорошо оставлять овец на милость дикого зверья; я всех до одной завел в овчарню.
Этики похвалили Ясона за его предусмотрительность и послали мальчишку-подпаска, чтобы привел стадо. Пастух был изгнанником из дальнего клана, и у него не было здесь родичей, стадо его разделили поровну между всеми: две оставшиеся овцы пожертвовали богу войны Аресу, Главному Богу, которого чтили этики. В тот вечер все наелись досыта жареной баранины, тянули пиво через ячменные соломинки и плясали в честь Ареса — мужчины и женщины вместе, и восхваляли покойного пастуха. Ясон и Аргус были готовы к тому, что на них предательски нападут еще до рассвета, ибо этики пользовались репутацией людей безо всяких нравственных устоев. Поэтому они не увлекались пивом и по очереди, как обычно, стояли на страже. Но никаких несчастий не стряслось, а утром один из хозяев проводил их в дом своего родственника по матери, который жил в двадцати милях оттуда в долине Пенея; там с ними обращались столь же гостеприимно.