Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. Проза
Шрифт:
– Здравствуй, – сказала она. – Это я!.. Вчера никак не могла… Много всякого народа… Он тоже был… Сегодня в редакции решим… Конечно… Там, где обычно… Пожалуйста, не груби… Я – как обычно… Ну что мы будем – по телефону! Увидимся – и ты все-все выскажешь… Я тебя тоже. Все?… Ага.
Она оделась и, даже не поглядев в зеркало, ушла.
Ленинградский проспект. Днем. Много народу, машин, и цветы у метро.
Лена подошла к высокому человеку с нервным лицом, и человек сказал вместо приветствия:
– Опять
– Раньше ты бы сказал мне «здравствуй» и вытянул из-за спины цветы, – ответила Лена.
– Здравствуй. – Николай (так его звали) вытянул из-за спины цветы: – Это тебе.
– Как мило, – сказала она. – Мило, но поздно. Настроение ты мне уже испортил.
– Ты мне его испортила месяц назад, и с тех пор доводишь дело до конца. Ладно, идем. – Он взял ее за плечо, высокий и злой, и повел вдоль тротуара.
Им почему-то уступали дорогу.
– Поговорим мы когда-нибудь нормально, без подтекста? – спросил он.
– И без злобы, – сказала она. – Конечно, поговорим. Что тебя интересует?
– Все! Когда ты выйдешь за меня замуж? Что с тобой происходит этот месяц? Почему ты никогда не приглашаешь меня к себе, даже когда у тебя друзья? И еще двадцать два вопроса – список забыл дома, но пока хватит трех.
Она ответила очень серьезно:
– Но на это не хватит твоего обеденного перерыва, и потом, я должна подумать. Может быть, потом?
– Никаких потом. – Он остановился и, жестикулируя обеими руками с растопыренными пальцами, выпалил: – Сейчас! Здесь! Когда ты выйдешь за меня замуж?
– Не знаю.
– Так! Раз. Что с тобой происходит?
– Не знаю.
– Так! Два. Почему…
– Не знаю. – Она не дала ему закончить и повторила: – Не знаю.
– Прекрасно! – Он был в ярости, но говорил как будто даже спокойно. – Я не люблю ни к кому предъявлять претензий, тем более в чем-то упрекать и о чем-то просить. Это противно. Я не привык. Я ушел от нее тоже поэтому. Только там было по-другому. Там она, наоборот, все знала. Но я не хотел ни о чем просить. Ты понимаешь? Я все привык делать сам. И не собираюсь перевоспитываться. Сейчас я уйду, а ты, когда будешь что-то знать, – позвони.
– С тобой, наверное, очень трудно. – Во время этой бессвязной тирады она как-то странно смотрела на него, как будто изучала или решала что-то. Каким-то долгим и пристальным взглядом. – Наверное, очень трудно, – повторила она. – Ты не надо так со мной, Коля, я это уже видела, и мне это не нравится.
– Что? Что я делаю тебе предложение? И потом, почему трудно! Ты попробуй!
– Я больше не хочу пробовать! А не нравится мне то, что ты все привык – сам…
Перед ней стоял большой и растерянный, уверенный в себе человек и прикуривал от своей же сигареты.
– Наверное, я тебя люблю, но на все твои двадцать пять вопросов пока могу ответить «не знаю». Пока! Ну почему это тебя так раздражает?
– Ты хочешь сказать: не гони картину, – пошутил он, успокоившись. – Но ведь ты знаешь, почему это. Для меня – с тобой все ясно. Я все давно выяснил для себя. Я хочу быть с тобой! И чем скорее, тем лучше. Вот. А теперь я ушел, а ты позвони. –
Она долго глядела вслед тем же странным оценивающим взглядом. Вот рядом остановилось такси, кто-то вышел, она спросила: «Свободны?» – и уехала.
Машина остановилась у особняка с вывеской «Маяк» – и внизу: «Лит. издательство». Лена вошла в помещение поздоровалась со всеми в громадной комнате и вошла в небольшой кабинет. За столом сидел вчерашний Виктор Евгеньевич.
Он встал и раскланялся, слишком как-то любезно.
– Как дела? – спросил он, и ясно было, что сейчас будет – про погоду.
– Это я у вас хотела спросить, – улыбнулась Лена.
– Леночка, огорчу! Защищал как мог, всё уже почти решили, а потом этот мерзавец из… ну, словом, неважно кто, – положил мне на стол вырезку. А там – ваш уважаемый автор послал поздравление солдатам, воюющим во Вьетнаме. Где он только ее раскопал? – непонятно. На французском языке. Я ему пишу: «Откуда?» – а он мне: «Неважно», – и так многозначительно посмотрел… Вот так. – Виктор Евгеньевич перевел дух и загрустил.
– Какая ерунда! – Лена не знала что сказать. – Ведь книга-то от этого не хуже. Ведь… может быть, никто этого не знает, – она с надеждой взглянула на шефа, – не знает про поздравление…
– Этот тип знает – и достаточно, – печально произнес шеф.
– Теперь что же, ждать, когда он даст опровержение или подвергнет критике существующий строй в Англии? Но ведь это он отлично делает в книге. – Лена была расстроена, но… что она могла поделать!
А он серьезно ответил:
– Да! Придется ждать.
– Но может быть, в этом ничего такого нет! Подумаешь – поздравил с Новым годом! Он ведь не написал: «Молодцы! Так держать!» Может быть, ничего, а? – Она еще надеялась.
– Нет, Лена, нет! Сейчас нельзя. – Виктор Евгеньевич, казалось, сам страдал. – Потерпите.
– Хорошо, – вздохнула она. – Но я все-таки начну переводить. Там видно будет!
– Дело ваше! Мы не можем заказывать этот перевод. – Он развел руками. – А там – дело ваше.
– Мне очень обидно, Виктор Евгеньевич, – Лена не сдержалась. – Чего вы боитесь? Ведь вы заслуженный человек, воевали, вы даже говорили, что были в СМЕРШе. У вас все хорошо. Ведь вы ничем не рискуете! И потом, это ведь действительно великолепная книга!
– Я здесь ни при чем, – мягко остановил Виктор Евгеньевич, – и мое прошлое и настоящее – тоже. Я не хочу класть партбилет на стол. Он мне слишком дорого достался. А от книги я не в восторге, и потом, Лена, вы ведь не маленькая девочка и все понимаете! Только не надо расстраиваться. Ведь не один же он пишет книги.
– Я буду переводить только это! – Она встала, процедила: – До встречи! – и вышла.
По набережной шли двое. Он и она. Почти одного роста. Он был с открытым широким лицом, в меру обаятельный, и без остановки говорил. Звали его Алексей. А она – это была Лена. Она слушала и улыбалась.