Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
Шрифт:
Горько… От этой горечи трудно отделаться разумными доводами о том, что дядя Дема — человек, видимо, не очень культурный и виной тому — проклятое прошлое.
Ирочка живет в настоящем, прошлое для нее — миф, и ей хочется начинать свою трудовую жизнь с радостью, а не с тоской.
К вечеру она вернулась из треста. Теперь она называлась «подсобная». Через неделю ей обещали выдать трудовую книжку.
Оказалось, что бригада была большая и делилась на две группы. Кормилицын считался
Шел бригадир не спеша, незаметно припадая на простреленную ногу. Был разговорчив, по тону вежлив.
— Зовут тебя как?
— Ира.
— По–русски Арина.
— А Ира не по–русски?
— Иры и за границей бывают, но Арин там не слыхал.
Он рассмеялся. Смех у него был какой–то недобрый и насмешливый.
— Мастер тебе кто?
— Какой мастер?
— Какой… Левадов Володька.
— Никто.
— А болеет.
— Я не просила.
— Говори!
— Мы дружим, — объяснила Ирочка, полагая, что такое объяснение будет для него убедительным.
— А… — понимающе протянул бригадир, всем своим тоном выражая не только неверие в эту дружбу, но и презрение к ней.
Ирочка хотела прикрикнуть на него, но вместо этого сердито спросила:
— Почему я вас на «вы» называю, а вы меня на «ты»?
Кормилицын ответил с веселой находчивостью:
— Если я всех вас буду на «вы» называть, мы никогда программы не выполним. На «вы» программы не выполняют.
И без всякого перехода, как–то уж очень по–деревенски предложил:
— Мороженца не желаете?
Если бы не шла навстречу мороженщица, Ирочка ничего не поняла бы. Но еще удивительнее было это «не желаете», в котором она не могла не ощутить элемент ухаживания.
— Не желаю.
— Я ведь так… без задних мыслей, — как бы оправдываясь, сказал Кормилицын и вдруг добавил: — Хоть и я не прочь… Как все.
— Что не прочь?
— Не понимаешь?
— Нет.
— Ври мне!
— Кажется, понимаю. Не прочь приударить за девушками?
— Вот–вот! — обрадовался он.
— Но вы же старый!
— Кто? Я?! — Он был поражен. — Я?! Старый?!
— Вам, наверное, пятьдесят.
— Скажи, восемьдесят.
— А сколько?
— Сорок, — гордо ответил бригадир и вдруг спросил с почти мальчишеской интонацией: — Старый?
— Абсолютно, — не задумываясь, ответила Ирочка.
— Абсолютно! — с презрением передразнил бригадир. Он не стал скрывать от Ирочки своего неудовольствия и сказал недружелюбно: — Не привьешься ты у нас. Зря нанимаешься.
Ирочке это показалось забавным.
— Такая никчемная? — весело
— Этого мы не знаем.
— Нет, что–то знаете. Почему не привьюсь?
Ирочка немножко кокетничала. Но бригадир был человек устойчивый. Обид не прощал и всегда руководствовался правилом, что начальствовать надо беспредельно и бескомпромиссно.
— Не привьешься. Мы народ корявый.
— Не сказала бы.
— Не перебивай.
— Извиняюсь.
— Вот так. Корявый мы народ. Между собой живем просто. На «вы» жить не стараемся.
Ирочка вспомнила вчерашний разговор с Володькой.
— Мы с грязью дело имеем, — продолжал бригадир, — чистильщики. Одна радость, что не сапоги чистим, а дом'a.
— Понимаю.
— Ничего ты не понимаешь! — Теперь он был резок. — Я человек, в танке горевший, пострелянный, а ты мне замечания делаешь!
— Простите, пожалуйста.
Даже то, что Ирочка извинилась, видимо, было ему неприятно.
— Не привьешься.
Ирочка вдруг почувствовала острую неприязнь к этому человеку.
— Вы много на себя берете, — сказала она новым для Кормилицына тоном. — Мало ли что может показаться с первого взгляда? Как хотите, но это неумно.
— Неумно?
— Неумно.
— Очень даже?
— Не очень, но все–таки.
В эту минуту Ирочка вдруг до удивления понравилась Кормилицыну. Неумно! Ишь ты!.. Характерец! Он любил таких, с характерцем. Досадно только, что очень уж образованная. Они, эти образованные, раздражали Кормилицына. Они были враждебны взглядам, которые он называл корявыми.
— Ты петь умеешь? — спросил он так неожиданно, что Ирочка даже остановилась.
Остановился и бригадир. Он глядел на нее так, словно увидел впервые.
— Не понимаю, о чем вы спрашиваете?
— Я спрашиваю, петь умеешь?
— Не знаю. — Ирочка растерянно моргала.
— Не знаешь? — с явным испугом спросил Кормилицын. Неужели его обманули?
— Я не училась. Пою так… дома.
— Дома?..
Ирочка видела, что ее слова не на шутку огорчили дядю Дему. Усы его задвигались.
— Дома каждый дурак умеет. Значит, не поешь. Возможно, я недопонял. Возможно, танцуешь?
— По идее, да… — Ирочке опять стало забавно.
— Какие тут могут быть идеи? Я тебя по делу спрашиваю.
— По делу не танцую.
Бригадир падал духом.
— Возможно, ты из говорящих?
Только тут Ирочка поняла, в чем состояла его забота. Бригадиру требовалась единица для художественной самодеятельности.
Такие вещи Ирочка помнила еще по шляпной мастерской, откуда ее выпроводили с особой охотой, потому что на ее место шла девушка, умевшая петь и плясать.