Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. Льды возвращаются
Шрифт:
– Значит, молчать во всех случаях, когда наука не сказала еще последнего слова? Мы не знаем точно происхождения солнечной системы – следовательно, молчать о тех точках зрения, которые выдвигают ученые, споря друг с другом? Значит, молчать, скрывать от народа, скажем, значение нуклеиновых кислот, управляющих развитием всех частей организма, поскольку вчерашние ученые отрицали кибернетическое начало жизни? Значит, молчать о теориях рака, поскольку их несколько и нет единой? Значит, передать науку в храмы, переименовать профессоров в жрецов, перейти им на тайный жреческий язык, латынь
Веселова-Росова зажала уши.
– Довольно, довольно, Сергей Андреевич! Я не хочу с вами ссориться. Вы способный экспериментатор, но…
– Способный экспериментатор! – с горечью перебил ее Буров. – Всяк сверчок знай свой шесток. Разрешите уйти?
Мария Сергеевна встала. Она задержала руку Бурова, когда он прощался:
– Мы еще поговорим с вами, Сергей Андреевич. Я ведь очень ценю вас.
Буров вежливо склонил голову, поцеловал ее руку.
Когда дверь за ним закрылась, Мария Сергеевна тотчас подошла к телефону, набрала номер.
– Леночка, это вы? Ну вот… вас сейчас нельзя волновать, вы в отпуске, а я назойливо лезу с просьбами. Только на вас вся надежда… – И она заговорила тихим убежденным тоном. – Я ведь женщина, Леночка, – закончила она. – Я знаю, какое вы можете оказать на него влияние.
Сергей Андреевич долго бродил по Москве. Дома ему бросилась в глаза красная лампочка на автомате, подключенном к телефону с записью в его отсутствие всего, что Бурову хотели передать. Включив магнитофон, Сергей Андреевич с радостью услышал голоса друзей, до которых дошел слух о конфликте между Буровым и сотрудниками его института. Некоторые ученые советовали ему быть выдержанным, некоторые, в том числе совсем незнакомые, поддерживали его право на собственное мнение. Редакции нескольких центральных газет просили связаться с ними, если он согласен дать интервью.
И вдруг зазвучал женский низкий, волнующий Бурова голос:
– Сергей Андреевич! Мне сейчас лучше всего было бы прятаться от вас… а я прошу… я прошу прийти ко мне. Вы знаете адрес. Я очень жду… Сразу же, как только вернетесь домой.
Буров даже не стал звонить в газеты, помчался к ней…
Он впервые входил в ее квартиру. Знал, что она живет не одна, с этой странной Калерией, которую так решительно отстранил от себя в последнее время Овесян.
Лена сама открыла дверь, чуть смущенно улыбаясь. Она оставалась привлекательной даже в ее положении, в ней была красота грядущего материнства.
– Здравствуйте, Сережа, – сказала она, протягивая руку.
Как редко она называла его так!
Шаховская сразу провела его через общую гостиную в свою спальню, где чувствовался легкий аромат духов. Перед зеркалом были разбросаны таинственные
– Здесь нет медвежьей шкуры, придется вам сесть со мной рядом на диван, – сказала Лена с улыбкой.
– Мне бы сейчас что-нибудь пожестче, – угрюмо отозвался Буров, – пол пещеры или поваленный бурей ствол дерева, в крайнем случае обрывистый берег реки. – И он тяжело опустился на низкий и широкий, покрытый мягким ковром диван.
– Опять у вас, Буров, налитые кровью глаза бизона, опять вы ломаете изгородь коралля, – совсем не с упреком сказала Шаховская.
– Вы слышали, что произошло в институте?
– Мне звонила Мария Сергеевна.
– Ну вот!.. И вы тоже против меня?
– Нет, не против. Но я знаю, о чем вы думаете.
– Колдовство?
– Нет, просто я помню наш разговор об Апокалипсисе, ядре и броне.
– О двух противоположных, всегда борющихся началах?..
– Да, о них. И если есть Б-субстанция, должна быть противоположная ей А-субстанция. Не так ли?
– Лена, черт возьми! Кто вы такая? Сколько раз я задаю себе этот вопрос!.. В средние века вас сожгли бы на костре.
– Я согласна взойти на костер. Но только вместе с вами…
– Если вместе со мной, то… зачем на костер?
Он взял ее руки в свои, посмотрел в глаза.
– Знаете, зачем я должна была вас увидеть? – сказала она, чуть отодвигаясь.
– Чтобы по поручению Марии Сергеевны отговорить от выступления в общей печати.
Лена кивнула.
– А знаете, зачем я вас позвала?
Он молчал, выжидательно глядя на нее.
– Чтобы восхититься вашей принципиальностью, вашим упорством, вашей силой бизона науки.
– У женщины есть страшное оружие против мужчины. Похвала и лесть подобны ножницам, которыми Далила срезала кудри Самсона, лишив его силы.
– Нет, Буров, вас нельзя лишить силы. Может быть, вас можно сломать, но сломить… Нет, сломить нельзя!..
– Сломать – это уничтожить. Для этого пришлось бы отнять у меня возможность трудиться. Такая казнь у нас невозможна.
– Как много людей на Западе обрадовались бы «такой казни», с радостью отказались бы от труда…
– Да ведь это все равно что перестать дышать!
– Но дышать иногда трудно.
– Да, когда взбираешься на гору. Но тем больше хочется вдохнуть воздуха… тем больше хочется сделать, Лена.
– Тогда дышите, Буров, всей своей грудью дышите! И взбирайтесь… к самым звездам.
– Хочу, Лена, добраться до дозвездного вещества. И вместе с вами… Я знаю, вы друг. Мне было очень важно сейчас убедиться в этом.
Буров поцеловал руки Елены Кирилловны и ушел. Она провожала его, и глаза ее в полутьме передней, где она не зажгла огня, светились.
Он спускался по лестнице через три ступеньки, ему хотелось вырвать столб из земли и забросить его на крышу дома.
Калерия Константиновна ждала Шаховскую в гостиной.
– Милая, – сладко сказала она, – если бы это доставило вам удовольствие, я расцеловала бы вас.
– Подите прочь, Марта, – сквозь зубы сказала Шаховская и заперлась в своей комнате.