Собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
Фактор одержал молчаливую победу – его доброта и крепкие мускулы успокоили ее. Она решила пренебречь зовом Снеттишэйна.
Утром она встала напуганная и, принявшись за свои дела, каждую минуту боялась, что вот-вот за ней придет ее отец. День тянулся долго, и Лит-Лит успокоилась. Она решила ни на минуту не выпускать из виду своего мужа, и когда последовала за ним в амбар и увидела, как он переворачивал и перебрасывал с места на место громадные тюки товаров, точно пуховые подушки, она вдруг почувствовала себя в безопасности и решила не слушаться отца. Она была в амбаре первый раз, а
В эту ночь ворон закаркал снова. В следующую ночь его карканье стало еще настойчивее. Оно разбудило фактора, который прислушался, а затем громко крикнул:
– Ну его к черту!
И Лит-Лит спокойно засмеялась у себя под одеялом.
Ранним ясным утром Снеттишэйн явился со зловещим видом, и его усадили завтракать в кухне вместе со старухой Ванидани. Он отказался есть с женщиной и несколько позже нашел своего зятя в магазине в самый разгар торговли. Он сказал, что, узнав, каким сокровищем оказалась его дочь, пришел дополучить с фактора еще несколько одеял, табаку и ружей, в особенности ружей. Он полагал, что его обсчитали, и пришел теперь требовать справедливости.
Ответ фактора был короток и ясен. Он схватил своего тестя за шиворот и вышвырнул его без всяких разговоров за дверь.
Но Снеттишэйн, как змея, проскользнул через кухню в большую жилую комнату к Лит-Лит.
– Может быть, ты крепко спала последнюю ночь, когда я вызывал тебя к реке? – спросил он ее с мрачным видом.
– Нет, я просыпалась и слышала, – ответила она. Сердце у нее колотилось и готово было разорваться на части, но она овладела собой и продолжала: – И в другую ночь я слышала, и еще в первую…
А затем, полная своим великим счастьем и боясь, как бы у нее не отняли его, она вдруг с жаром и вдохновением заговорила о правах и положении женщины – первая лекция о новой женщине, прочитанная на Диком Севере.
Но она даром метала свой бисер. Снеттишэйн пребывал еще в темноте веков. Когда она остановилась, чтобы передохнуть, он сказал с угрозой:
– Сегодня ночью я опять закаркаю вороном.
В эту минуту в комнату вошел фактор и во второй раз помог Снеттишэйну отыскать дорогу домой, в юрту.
Ночью ворон каркал более настойчиво, чем обыкновенно. Всегда спавшая очень чутко, Лит-Лит слышала его и улыбалась. Джон Фокс беспокойно ворочался во сне. Затем он проснулся и еще беспокойнее заерзал по постели. Он заворчал, зафыркал, стал ругаться и кончил тем, что вскочил с кровати, вышел в соседнюю комнату, снял со стены охотничье ружье.
Фактор тихонько вышел из форта и направился к реке. Карканье прекратилось. Он лег в высокую траву и стал выжидать. Прохладный воздух был пропитан ароматом, и после жаркого дня земля дышала теплотой. Убаюканный окружавшей его красотой, фактор положил под голову руку и задремал. А затем и заснул.
Шагах в пятидесяти от него и спиной к нему, опустив голову на колени, точно так же спал Снеттишэйн, ласково убаюканный тишиной и спокойствием ночи. Прошел час, а затем он проснулся и, подняв голову, стал потрясать ночной воздух горловыми криками, подражая
Фактор встрепенулся, но не внезапно, как пробуждается обыкновенно дикарь, а как цивилизованный человек, с постепенным переходом от сна к бодрствованию. В сумеречной мгле он увидел в траве какой-то темный предмет и прицелился в него. Карканье раздалось во второй раз, и тогда он спустил курок. Кузнечики прекратили свое стрекотание, птицы перестали перекликаться, и карканье ворона прервалось и замерло в наступившей тишине.
Тогда Джон Фокс побежал посмотреть, во что он стрелял. Его пальцы нащупали копну жестких волос, и он круто повернул лицо Снеттишэйна кверху и посмотрел на него при свете звезд. Он знал, что дробь рассыпается веером при выстреле из охотничьего ружья с расстояния в пятьдесят шагов, и потому не сомневался, что только задел Снеттишэйну плечи и ту часть тела, которая находится ниже спины. И Снеттишэйн знал, что фактор знает это, но не подал виду.
– Что ты тут делаешь? – крикнул ему фактор. – Почему твои старые кости не в постели?
Снеттишэйн гордо выпрямился, невзирая на боль от дроби, засевшей у него под кожей.
– Старые кости не могут больше спать, – торжественно ответил он. – Я оплакиваю свою дочь, потому что моя дочь Лит-Лит хотя еще и жива, но душой уже умерла и, без сомнения, отправится в ад белых людей.
– Так ты лучше поплачь вон там, подальше от берега, чтобы тебя не было слышно в форте, – проворчал Джон Фокс, поворачиваясь к нему спиной, – а то ты так громко ревешь, что никому не даешь спать по ночам.
– Сердце мое болит, – продолжал Снеттишэйн, – дни и ночи мои черны от печали.
– Черны, как ворон? – сказал Джон Фокс.
– Черны, как ворон, – ответил Снеттишэйн.
И с тех пор больше не повторялось карканье ворона на берегу. Лит-Лит с каждым днем полнеет и очень счастлива. У сыновей Джона Фокса от первой жены, прах которой мирно покоится на вершине дерева, появились сестры. Старый Снеттишэйн никогда не заходит в форт и целыми часами тонким старческим голосом жалуется на неблагодарность всех детей вообще и своей дочери Лит-Лит в частности.
Рассказы южных морей
Дом Мапуи
Плавно скользила под слабым бризом тяжелая, неуклюжая «Аораи». Капитан, ловко лавируя, лег в дрейф как раз против опасной полосы прибоя. Атолл Хикуэрэ слегка возвышался над водой; во время прилива песчаный круг измельченного коралла, в сто ярдов шириной и двадцать миль в окружности, поднимался от трех до пяти футов над уровнем моря. Дно обширной зеркальной лагуны изобиловало жемчужными раковинами, и с палубы шхуны, находившейся за узким кольцом атолла, можно было различить водолазов, поглощенных работой. Вход в лагуну оставался недоступным даже для торговых шхун. При благоприятном ветре гребные суда пробирались туда по извилистому мелкому каналу, но шхуны разгружались и нагружались вне его пределов; туда они посылали свои небольшие лодки.