Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы.
Шрифт:
Руки пленного онемели, пальцы затекли; он не мог достать сигарету из пачки. Я вставил ее ему между губами, дал прикурить и закурил свою. «Благодарю», — сказал татарин и улыбнулся мне. Я тоже улыбнулся ему, и мы долго так сидели, куря, в молчании. Запах падали стоял в комнате, вялый, сладковатый и жирный. Я вдыхал запах мертвой кобылы со странным наслаждением. И он тоже, пленник, казалось, вдыхает этот запах с нежным и печальным удовольствием. Его ноздри дрожали в странном трепете. Тут только я заметил, что в его лице, бледном, пепельного оттенка, на котором косые бесстрастные глаза смотрели стеклянистым и пристальным взором мертвеца, вся жизнь была сосредоточена в ноздрях. Его древняя родина, его вновь обретенная родина — это был запах этой падали. Древним запахом его родины был запах этой мертвой кобылы. Мы смотрели друг другу в глаза, молча, вдыхая с нежным и печальным наслаждением этот запах, жирный и сладковатый. Этот запах падали был его родиной, его родиной, древней и еще живой; ничто не
Принц Евгений поднял голову, и глаза его обратились к двери: его ноздри трепетали, будто запах мертвой кобылы остановился на пороге и смотрел на нас. Пахло травой и листьями, морем и лесом. Ночь уже наступила, но неясный свет еще бродил в небе. Под этим мертвым светом далекие дома Ниброплана, пароходы и парусники, скучившиеся вдоль набережной Страндвегена, деревья парка, призрачные тени родэновского «Мыслителя» и «Самофракийской победы», отражались искаженные в ночном пейзаже, как на рисунках Эрнста Жозефсона и Карла Хилля, в их меланхолическом безумии, видевших животных, деревья, дома и пароходы отраженными в пейзаже, словно в кривом зеркале.
— У него были руки, похожие на ваши, — сказал я.
Принц Евгений посмотрел на свои руки, казалось, слегка смущенный. Это были прекрасные руки, белые руки Бернадотов, с пальцами бледными и тонкими.
И я сказал ему: «Руки механика, водителя танка, ударника третьей пятилетки не менее прекрасны, чем ваши руки. Это руки Моцарта [114] , Страдивариуса [115] , Пикассо, Зауэрбруха [116] ».
114
Моцарт Вольфганг Амадей (1756–1791) — австрийский композитор, представитель венской классической школы. (Примеч. сост.).
115
Страдивариус (Страдивари) Антонио (1644–1682) — итальянский мастер смычковых инструментов. (Примеч. сост.).
116
Зауэрбрух Фердинанд (1875–1951) — немецкий хирург, один из основоположников грудной хирургии. Научные труды по хирургическому лечению многих заболеваний. (Примеч. сост.).
Принц Евгений улыбнулся и ответил, слегка краснея: «Я тем более горжусь моими руками».
Час от часа голос ветра становился все сильнее, пронзительнее, похожий на долгое, жалобное ржание. Это был северный ветер; услышав его голос, я вздрогнул. Воспоминание об ужасной зиме, проведенной на Карельском фронте, между предместьями Ленинграда и берегами Ладожского озера, воскресило передо мной ослепительные и молчаливые картины карельских лесов, и я задрожал, как будто ветер, сотрясавший стекла в больших окнах, был ветром Карелии, ледяным и жестоким.
— Это ветер с севера, — сказал принц Евгений.
— Да, это карельский ветер, — ответил я, — я узнаю его голос.
И я начал рассказ о лесах Райккола и лошадях Ладоги.
III. ЛЕДЯНЫЕ ЛОШАДИ
В то утро я отправился вместе со Свёртстремом посмотреть, как будут высвобождать лошадей из их ледяной тюрьмы.
Зеленоватое солнце сияло в бледно-голубом небе, словно зеленое яблоко. С тех пор, как началась оттепель, ледяной покров Ладожского озера трещал, стонал, испускал время от времени пронзительный крик. Среди ночей из глубины корсу [117] — барака, занесенного снегом, в самой глубине леса мы вдруг слышали эти крики и стоны, длившиеся часами, долгими часами до рассвета. Уже наступила весна: озеро дышало в наши лица своим дурным дыханием, этим запахом гнилого леса, мокрых опилок, типичным для оттепели. Другой берег Ладоги казался слабой карандашной чертой, проведенной по бумаге. Небо было теперь безоблачным, вяло-голубоватым, похожим на шелковистую бумагу. Там, вдали, в стороне Ленинграда (облачко серого дыма висело над осажденным городом), небо казалось несколько загрязненным, чуть-чуть измятым. Зеленая вена пересекала горизонт; иногда казалось, она трепетала, будто наполненная горячей кровью.
117
Корсу (фин.) — землянка. (Примеч. сост.).
В это утро мы направились посмотреть, как будут высвобождать лошадей из их ледяной тюрьмы. Накануне вечером полковник Мерикальо сказал, втягивая воздух носом: «Надо будет зарыть лошадей. Весна начинается». Мы спустились к озеру через густой березовый лес, усеянный огромными глыбами красного
Советский берег был едва виден на горизонте в серебристом тумане, прорезанном голубыми и розовыми жилками. Временами из огромного леса Райккола [118] доносился монотонный крик кукушки, священной птицы в Карелии. Какие-то дикие звери завывали в чаще, таинственные голоса призывали, отвечали — настойчивые, жалобные, полные мольбы, нежной и жестокой.
118
Райккола (Карелия) — по названию местности на Карельском перешейке. (Примеч. сост.).
Прежде, чем покинуть корсу финляндской полиции, чтобы спуститься к озеру, я разыскал лейтенанта Свёртстрёма. Напрасно я стучался в дверь его комнатушки в корсу, позади конюшен. Вокруг командного пункта лес казался пустынным. И повсюду в воздухе этот запах — запах вялый и гнилостный в холодном воздухе. Я приблизился к корсу, где стояли лошади. Молодая девушка, в форме лотта [119] , готовила в ведре целлюлозное тесто для лошади полковника.
119
Женская добровольческая организация в Финляндии, названная по имени Лотты Сверд, занимающаяся помощью в тылу армии, помогающая раненым на поле боя (помещение — лоттала). (Примеч. сост.).
— Ивэпейва, здравствуйте, — сказал я.
— Ивэпейва.
Это была дочь полковника Мерикальо, высокая блондинка, финка из Оулу в восточной Боснии. Ей уже пришлось однажды сопровождать своего отца на фронт, как лотте, в течение прошлой финской войны зимой 1939 года [120] ; она приготовляла пищу на командном пункте и накрывала на стол на глазах у отца, в нескольких сотнях метров от русских винтовок.
120
Финляндия — (швед. Finland, фин. Suomi, Suomenmaa т. е. страна озер и болот). В 1939 советско-финляндская война, закончившаяся поражением Финляндии. Условием договора 1940 г. было неучастие Финляндии во враждебной СССР коалиции. Но с началом войны 1941 г. Финляндия воевала на стороне Германии. Соглашение о перемирии в октябре 1944 г. В 1927–1939 гг. сооружалась система укреплений на Карельском перешейке вдоль границ СССР под руководством барона Карла Густава Маннергейма (1867–1951), выходца из России, впоследствии главнокомандующего финской армией в войнах против СССР в 1939–40 гг. и 1941–1944 гг., после войны — президент Финляндии. (Примеч. сост.).
Руками, посиневшими от холода, она крошила в ведро, наполненное горячей водой, широкий лист целлюлозы. Привязанная к дереву лошадь, поворачивая шею к ведру, вбирала ноздрями запах целлюлозы. Зима была жестокая; невероятные холода, голод, лишения, усталость иссушили лица финского народа. Твердые, костистые черты героев Калевалы [121] , таких, каких изображал художник Галлен Каллела [122] , исчезли под лицами бледными и истощенными. Солдаты, женщины, дети, старики, животные, — все голодали.
121
Калевала — карело-финский эпос о подвигах и приключениях героев сказочной страны Калева. Составлен из народных песен (рун) Э. Ленротом, опубликован в 1835 и 1849 гг. (Примеч. сост.).
122
Галлен — Каллела Аксели (1865–1931) — финский живописец и график. Суровый реализм картин финской народной жизни, героика образов эпоса «Калевала» сочетал с символикой и стилизацией в духе стиля «модерн». (Примеч. сост.).
Чтобы прокормить лошадей, не было ни клочка сена, ни пучка соломы, ни зернышка овса. Собаки были истреблены — перчатки солдат изготовлены были из собачьей кожи. Люди пекли хлеб из целлюлозы, а лошади полюбили сладковатый вкус целлюлозного теста, этот привкус печеной бумаги.
Девушка отвязала лошадь, взяла ее за повод, и с ведром в левой руке подошла к деревянной кадушке, стоявшей на скамье, вылила в нее целлюлозную болтушку, и лошадь принялась медленно есть, время от времени осматриваясь кругом. Она смотрела в сторону озера, отблеск которого виднелся за деревьями. Над кадушкой поднималось облачко пара; лошадь опускала морду в это облачко, затем поднимала голову, смотрела в сторону озера и ржала.