Собрание сочинений в семи томах. Том 1. Рассказы
Шрифт:
Совершенно понятно, что Поликедия никак не одобряла подобных странных отлучек своего супруга, и это часто вызывало между ними недоразумения; однако теперь Гермотим уже не принимал к сердцу мелочную суету, чувствуя, что кратчайшим путем движется к бессмертию. Однако судьба рассудила иначе.
Раз как-то отправилась снова душа Гермотима на прогулку, а встретив на берегах Стикса душу прославленного логографа Агенора [13] , задержалась там долее обычного.
13
Логограф — автор хроники, хронист.
Судьба историка Агенора была сходной с судьбою Гермотима: при жизни он не был понят. С тем вящим доверием объяснила ему Гермотимова душа свое учение о призрачности сущего и о бездарности олигархии.
Затем оба философа посетили острова Блаженных Теней, и Гермотим был представлен самому божественному Гесиоду [14] , которому и прочитал блестящую диссертацию о призрачности земных явлений; Гесиод, со своей стороны, был настолько любезен, что посвятил Гермотима в тайны всего сущего и показал ему астральное коловращение и происхождение вселенной, из чего неопровержимо явствовало, что все — одно лишь мечтание и призрачность, единственная же реальность — людская глупость, воображающая в ослеплении своем, что мир материален.
14
Гесиод — наиболее значительный представитель греческой дидактической поэзии VIII–VII вв. до н. э.
Далее Гермотим удостоился беседы со справедливыми судьями (Миносом, Эаком и Радамантом [15] ), которые со знаменитым своим беспристрастием назначают награды и кары в загробной жизни. Эти безупречные законодатели очень строго осудили несправедливую олигархию и объяснили Гермотиму, что единственно правильной политикой является правление жрецов, философов, пророков, ясновидящих и магов и вообще тех, кто посвящен в тайны и в сущность мира.
Потом душу Гермотима ввели еще в круг многих отличных усопших философов, и в таких-то возвышенных собеседованиях провела она там целых десять суток. Наконец она почувствовала настоятельное желание вернуться в телесную свою оболочку и, обдумывая по дороге великие планы, двинулась в обратный путь. Однако судьба рассудила иначе.
15
Минос, Эак, Радамант — судьи в царстве Аида, определявшие дальнейшую судьбу душ усопших.
По дороге к родным пенатам Гермотим, в восхищении от того духовного богатства, которое он нес с собой, положил совершить следующее: прежде всего развить свою теорию, построив ее на основании фактов истории, астрального коловращения и происхождения вселенной, так, чтобы убедительность ее была признана всей неразумной Элладой, столь наивно верящей в реальность существования мира; во-вторых, решительно выступить против олигархии и установить правление жрецов, философов, пророков, ясновидящих и магов, а так как в небольшой его стране таковых насчитывалось крайне мало, то замыслил Гермотим отдать управление ею в руки свои собственные, затем в руки Косметора, старого жреца Аполлона, и в руки своего дяди, пробавляющегося заговариванием нарывов и оспы.
С такими-то светлыми мыслями спешила домой душа прорицателя, не ведая, что судьба рассудила иначе.
Ибо супруга его Поликедия, с самого начала весьма встревоженная длительным бесчувствием мужа, в конце концов уверилась в его необратимой кончине.
Горе свое она проявила крайне трогательным образом, ибо с громкими рыданиями рвала на себе волосы, посыпая злосчастную свою голову пеплом. Затем созвала она друзей и знакомых, дабы в их печальном кругу сжечь бездыханное тело супруга на пышном костре; пепел дорогого усопшего она собрала в красивую урну, поставила ее в степной нише и обильным пиром завершила погребальные торжества, чтобы все поминали добром прорицателя Гермотима.
А на другой день гульливая душа вернулась домой и первым долгом хватилась своей оболочки. Можно себе представить, каким неприятным сюрпризом было для нее найти не тело, но ни к чему не пригодный пепел! И заплакала душа над земными своими останками, запечалилась, что не дано ей теперь ни сделать последнего распоряжения, ни свергнуть олигархию, ни с новою убедительностью возвестить старую свою философию.
Ничего не оставалось душе Гермотима, кроме как навек удалиться в царство Аида, к логографу Агенору и божественному Гесиоду, к трем мудрым судьям по ту сторону Стикса; между тем любая, хоть какая ни на есть, нива в долинах Эллады манила несчастную душу куда сильнее, нежели все подземные луга со всеми мудрыми тенями.
Так случилось, что олигархия не была свергнута, а неразумная Эллада по-прежнему верила в реальное существование мира,
Аргентинское мясо [16]
Правительство разрешило ввоз десяти тысяч тонн мяса из Аргентины; ибо по аргентинской пампе бродят неисчислимые тысячи тонн мороженого мяса — по прекрасной, бескрайней пампе, поросшей деревьями мобу и цветами опунции. Еще там растет репейник величиной с наши клены, и какао, и томаты, и миндаль, и маниок, и пастухи вырастают там выше наших, все эти гаучо с бахромой на штанах, эти дикари, у которых один глаз выбит, а другой налит кровью; и обо всем этом шел диспут в стане аграрной партии.
16
Впервые опубликовано в социал-демократическом сатирическом журнале «Копршивы» («Крапива»), 1910, 13 октября, за подпись. «Ч». Поводом для написания рассказа послужила кампания против ввоза аргентинского мяса в Австро-Венгрию, которую развернула в конце 1910 г. реакционная помещичье-кулацкая аграрная партия.
— Друзья! — сказал пан Удржал [17] . — У нас на родине Бергман оскорбляет наших жен (о, собрание в Лоунах [18] ); Аргентина собирается наводнить нас мороженым мясом; друзья мои, слушайте! Наша партия приходит в упадок!
«Чепуха, — подумало его превосходительство пан Прашек. — А я буду скупать пампу, пампу, пампу. Устрою там имение. Сколько может стоить пампа?»
«Там табак растет, — размечтался пан Зазворка. — Вот куплю пампу и стану поставлять в Австрию парламентские сигары. Аргентинские сигары придутся депутатам по вкусу. Возьму вот и открою в Вене табачную лавочку».
17
Удржал Франтишек (1866–1938), Бергман Рудольф (1876–1940), Прашек Карел (1868–1932), Зазворка Антонин — видные деятели аграрной партии.
18
…собрание в Лоунах. — 18 сентября 1910 г. в городе Лоуны (Чехия) аграрная партия организовала собрание протеста против ввоза аргентинского мяса. Отчет об этом собрании, опубликованный в газете «Народни новины» («Национальная газета»), возможно, и послужил поводом для создания юморески.
Меж тем пан Удржал продолжал:
— Друзья! Поймите же, что аргентинское мясо разорит нас, разорит нацию, все государство! А ведь все-таки мы — это государство…
В стане аграриев поднялось изрядное волнение. Положение и впрямь было серьезное.
— Да ну вас с вашим Бергманом, — возразил Удржалу пан Зазворка. — Все наши жены вместе взятые не весят десяти тысяч тонн! — (Протесты, крики «ого»!) — Предлагаю закрыть австрийские границы для экспорта в Аргентину! Пригрозим ей, что не позволим больше вывозить в Буэнос-Айрес австрийских девок. Повысим цены на кожи, масло и пшеницу. Будем протестовать во имя гигиены. Заразим холерой экипажи аргентинских судов…
«Чепуха», — позитивно думало меж тем его превосходительство пан Прашек.
Вообще в лагере аграриев — небывалое возбуждение.
Но вот все взоры обращаются к оратору, поднимающемуся на трибуну.
— Аграрии! — восклицает этот поборник конституции. — Взвесьте вот что: дело идет о нашем государстве. До сих пор мы кормили население Австрии доморощенным скотом. Господа, вы знаете нашу скотину: она солидна, флегматична и мирна. Можно сказать — она сотворена из материи, из которой создаются образцовые граждане. Мы знаем нашу скотину, мы сами ее выращивали и пестовали; нам известно, что она лояльна, терпелива, послушна и кротка; тяжела на подъем, пассивна, благонадежна; она предана нашему делу. Наш скот — тих, консервативен и патриотичен. Вот каким мясом насыщали мы до сей поры жителей Австрии, вот каким мясом питалась кровь наших граждан, вот из чего вырастали их мышцы и восстанавливались мозги. Теперь же на рынок будут брошены миллионы килограммов аргентинского мяса, и примите во внимание: Аргентина республика; точнее, Аргентина — конфедерация четырнадцати республик и трех территорий; прошу принять это в расчет. Население там — дикое, республиканское, воинственное; оно любит государственные перевороты, петушиные бои и стрельбу из пистолетов; вдобавок они там бросают лассо и привыкли обходиться одним глазом, утратив второй во время драки в борделе. Далее: их скот свободно пасется в пампе; нет у него ни колокольчика на шее, ни кормушки; он полудик. Скотина бродит по бесконечной, ничем не огражденной пампе, дорожа волей, свободой, когда можно бегать без ограничений; у нее горячая, тропическая, бурная кровь. Да, их скот одержим мятежным духом; даже силой не заставишь его добровольно идти на убой; он анархичен, не укрощен, он полон бунтарских инстинктов.