Собрание сочинений в семи томах. Том 1. Рассказы
Шрифт:
— Следы, — отозвался третий, спускаясь. — Кто-то стремглав бежал вниз, скользя по размокшей земле.
— Вы думаете, это было вчера после полудня?
— Да. У него были туристические ботинки номера на три больше моих.
— Великан. Турист. В самом деле, — удивился комиссар, погружаясь в задумчивость.
— Очень мне это не нравится, — ворчал доктор. — Терпеть не могу убийств. Накройте же его наконец!
Славик подошел к комиссару и хмуро сказал:
— Это ведь просто бессмыслица.
— Что бессмыслица?
— Да эти монограммы. Зачем убийце их срывать? Если бы он их не трогал,
— Не имею понятия.
— Во-вторых. Какая глупость — нести шляпу в руках. Очевидно, он растерялся. А тут, внизу, рассудительности… у него было хоть отбавляй. Он ни о чем не забыл. Судя по всему, голова у него отлично работала… Нет ли здесь противоречия?
— Не имею понятия.
— В-третьих, с шоссе и из деревни все хорошо просматривается. Убийца подвергал себя страшному риску и тем не менее действовал обдуманно, просто-таки методически, не торопясь. Ничего не пропустил. Это — прямо парадоксально.
— Мерзкая история, — проворчал доктор.
— Мерзкая и нелепая. Для объяснения такого поступка вам либо придется допустить таинственные и необыкновенные мотивы, либо предположить существование таинственной и необыкновенной личности, совершившей преступление. Дело более странное, чем представляется на первый взгляд. Видимо, вам предстоит его разрешить, и я хотел бы обратить ваше внимание…
— Благодарю, — отозвался прилежно слушавший комиссар, — это весьма любопытно; но простите, вы меня не поняли. Мне тут разгадывать нечего.
Славик тщетно пытался возразить.
— Я ничего не решаю. Я — представитель исполнительной власти. Если вам интересно, могу взять вас с собой.
«Он ничего не решает, — сверлило у Славика в мозгу, — гм, тогда, собственно, зачем он здесь?»
Спустя некоторое время он спросил и об этом.
— Я ничего не решаю, — ответил комиссар, — просто потому… Послушайте, я ведь действую не от своего имени и ничего решать не могу. Я действую от имени власти, которая не решает, а приказывает. Любая власть лишь выносит постановления; в этом ее сила и сущность. Приказ — вот единственное и неопровержимое доказательство. Это — логика власти. Нет, дружище, нам решать не приходится.
Со скучающим видом комиссар приступил к расследованию. Постепенно все больше объявлялось людей, которые накануне там или сям видели «незнакомца». То он оказывался высокий, худой бородач; то — могучий, чисто выбритый, рыжий иностранец, погруженный в себя, а то — необыкновенной силы рослый турист, лица которого не видел никто. Вот этот последний, по-видимому, и впрямь бежал от кого-то, оставляя после себя следы паники и разрушения.
За день до того, как был обнаружен труп, лил проливной дождь, тогда-то старичок-возница, ехавший на станцию, обогнал огромного незнакомца в гольфах.
— Полезайте под брезент, — крикнул ему возница.
— Нет, не хочу, — отказался незнакомец.
Дед двинулся было дальше, но ему стало жаль промокшего до нитки пешехода, и он пригласил его во второй раз.
— Не хочу, — зло огрызнулся незнакомец и рысью помчался на станцию. «Странным» казалось
Несколько позже этот огромный детина в спортивном костюме появился на станции; поджидая вечерний поезд, он расхаживал по перрону невзирая на дождь. Начальник станции пригласил его в зал ожидания, но незнакомец поднял воротник и промолчал. Немного погодя начальник подошел к нему сообщить, что поезд сегодня вообще не пойдет, поскольку на сорок пятом километре дождем подмыло скалу и засыпало путь. Тут верзила-незнакомец громко чертыхнулся и спросил, когда следующий поезд. «Примерно через сутки», — предположил начальник станции и прямо-таки испугался ярости и отчаяния, промелькнувших в глазах собеседника.
— Вы можете переночевать в местечке, — участливо посоветовал железнодорожник.
— Не ваша забота, — грубо оборвал его путешественник и ушел. Лица его не было видно, однако возникало странное и «мучительное» ощущение, «словно это было лицо человека, которому грозит смертельная опасность». (Показания начальника станции.)
Тот же иностранец объявился вечером в местном трактире, приказал протопить комнату и принести еду.
Спустя некоторое время трактирщик постучал к нему.
— Что такое? — испуганно вскрикнул гость.
— Вы не турист? — решился спросить трактирщик. — Я бы рекомендовал вам толкового возницу; его даже прозвали «С божьей помощью»; может, господин…
— Я подумаю, — ответил гость и захлопнул дверь. Однако тут же выскочил на лестницу и крикнул вслед: — Закажите мне этого извозчика на пять утра, на целый день.
— Рано утром он, стало быть, уехал; клиент был огромный, страшный, в туристском костюме, а лицо — как-то занавешено. «Мы все его боялись. И ходили здесь, внизу, как в воду опущенные». (Показания трактирщика.)
«Он стоял у окна, словно статуя, голова чуть ли не касалась потолка. Ничего не говорил, только хрипел. Не пойму, отчего меня вдруг разобрал страх». (Из допроса кельнера.)
— Ну, что теперь? — спросил Славик комиссара.
Комиссар пожал плечами, затем приказал позвать супругу извозчика «С божьей помощью», а сам погрузился в изучение карты окрестностей.
Славик все более приходил в замешательство. «Боже мой, — терзался он в мучительной тоске, — что же это за след, удивительно! Что тут приключилось? Неужели всего-навсего убийство? Непонятно. Бессмысленно. Поразительная нелепость».
Между тем комиссар допрашивал жену извозчика; она ни о чем не подозревала, и на всякий случай, руководствуясь нехитрым, чисто народным инстинктом, ото всего отпиралась. Пилбауэр спокойно изучал старый прейскурант, который нашел на окне.
«Все это непонятно и ужасно, — горевал Славик. — Свершилось нечто необъяснимое. Мы можем расследовать разыгравшуюся здесь трагедию, а все чего-то ждем. Ждем бесконечно…»
Над сонным, тупым полднем городишка непрерывной чередой тянулись тучи и барабанил непрекращавшийся, назойливый дождь. Через вымершую городскую площадь спешит комиссар — на телеграф. По водосточному желобу журчит вода, и Славику мерещится, будто аппарат Морзе выстукивает бесконечные и странные рапорты и приказы об аресте. Разобраться тут невозможно.