Собрание сочинений в семи томах. Том 2. Романы
Шрифт:
— Вы ему помогали! — воскликнул толстый кузен. — Вот в чем секрет!
Княжна с трудом поднялась.
— Господа извинят меня, — вяло произнесла она, взглянув на Прокопа широко раскрытыми сияющими глазами — он даже испугался, что все заметят, — и ушла, поддерживаемая дядюшкой Роном.
Что ж, оставалось как-то отметить подвиг Прокопа; в конце концов эти господа были добродушные холостяки, обожающие хвастать своими геройскими выходками. Прокоп высоко поднялся в их мнении: ведь он раздавил бутылку, а потом сумел выпить невероятное количество вина и водки, не свалившись под стол. В три часа утра князь Сувальский торжественно лобызал его, а толстый кузен чуть не со
Однако вместо этого столь разумного занятия он двинулся в черный парк и долго, очень долго разглядывал темный фасад замка, отыскивая чье-то окно. Хольц дремал в пятнадцати шагах, прислонившись к дереву.
XXXI
На следующий день шел дождь. Прокоп бегал по парку, бесясь, что из-за ненастья вряд ли увидит княжну. Но она выбежала, простоволосая, под дождь и кинулась к нему.
— Только на пять минут, на пять минут, — запыхавшись, шепнула она и подставила губы. Тут она заметила Хольца: — Кто этот человек?
Прокоп поспешно обернулся.
— Где?
Он уже так привык к своей тени, что даже не осознавал его постоянного присутствия.
— А, это… это, видите ли, мой сторож…
Княжна лишь властно взглянула на Хольца, и он тотчас сунул трубку в карман и убрался немного подальше.
— Пойдем, — шепнула княжна, увлекая Прокопа к беседке. И вот они сидят там и не осмеливаются целоваться, потому что где-то поблизости мокнет под дождем Хольц.
— Руку, — вполголоса потребовала княжна и сплела горячие пальцы с узловатыми, разбитыми обрубками Прокопа. Приласкалась:
— Милый, милый… — Но тут же строго: — Ты не должен так смотреть на меня при людях. Тогда я перестаю сознавать, что делаю. Вот погоди, брошусь когда-нибудь тебе на шею, господи, какой будет срам! — Княжна даже содрогнулась. — Ходили вы вчера к девкам? — спросила она вдруг. — Ты не должен, ты теперь — мой. Милый, милый, мне это так тяжело… Почему ты молчишь? Я пришла сказать, чтоб ты был осторожен. Mon oncle Шарль уже следит… Вчера ты был великолепен! — Торопливое беспокойство зазвучало в ее голосе. — А тебя всегда сторожат? Везде? Даже в лаборатории? Ah, c'est b^ete! [156] Когда ты вчера разбил чашку, я готова была поцеловать тебя — так чудесно ты злился. Помнишь, как ты тогда, ночью, словно с цепи сорвался… Тогда я пошла за тобой, как слепая, как слепая…
156
Ах, как глупо! (франц.)
— Княжна, — хрипло перебил ее Прокоп. — Вы должны сказать мне… Или все это… только… каприз высокородной дамы, или…
Княжна отпустила его руку:
— Или?
Прокоп поднял на нее отчаянные глаза.
— Или вы только играете со мной…
— Или? — протянула она, с видимым наслаждением терзая его.
— Или вы меня… до известной степени…
— Любите, так? Послушай. — Она закинула руки за голову, глянула суженными глазами. — Когда мне однажды показалось, что я… что я влюбилась в тебя, понимаешь? Влюбилась по-настоящему, до смерти, как сумасшедшая — я попыталась… уничтожить тебя. — И она щелкнула языком, как щелкала
— Лжете! — возмущенный, крикнул Прокоп. — Теперь — лжете! Я не мог бы снести… снести одно помышление, что это… только… флирт. Вы не так испорчены! Неправда!
— Если ты это знаешь, — тихо, серьезно сказала княжна, — зачем же спрашиваешь?
— Хочу сам услышать, — требовал Прокоп, — хочу, чтобы ты сказала… прямо… сказала мне, кто я для тебя. Вот что я хочу слышать!
Княжна отрицательно покачала головой.
— Я должен это знать, — скрипнул зубами Прокоп. — А не то… не то…
Княжна слабо усмехнулась, положила руку на его сжатый кулак.
— Нет, пожалуйста, не проси, не проси, чтоб я сказала тебе это.
— Почему?
— Потому что тогда у тебя будет слишком много власти надо мной, — тихонько объяснила она, и Прокоп затрепетал от счастья.
На Хольца, скрывающегося где-то возле беседки, напал странный кашель, и вдали за кустами мелькнул силуэт дядюшки Рона.
— Видишь, он уже ищет, — шепнула княжна. — Вечером тебе нельзя к нам.
Они затихли, сжимая друг другу руки; только дождь шелестел по крыше беседки, вздыхая росистой прохладой.
— Милый, милый, — шептала княжна, приблизив личико к Прокопу. — Какой ты? Носатый, сердитый, весь взъерошенный… Говорят, ты великий ученый. Почему ты не князь?
Прокоп вздрогнул.
Она потерлась щекой о его плечо.
— Опять сердишься. А меня-то, меня называл бестией и еще хуже. Вот видишь, ты совсем не хочешь облегчить мне то, что я делаю… и буду делать… Милый, — беззвучно закончила она, протянув руку к его лицу.
Он склонился к ее губам; у них был вкус покаянной тоски.
В шорохах дождя прозвучали приближающиеся шаги Хольца.
Невозможно, невозможно! Целый день изводился Прокоп, ломая себе голову, как бы увидеть княжну. «Вечером к нам нельзя». Конечно, ты ведь не их круга; ей свободнее среди высокородных болванов. До чего же странно: в глубине души Прокоп уверял себя, что, собственно, не любит ее, — но ревновал бешено, мучительно, полный ярости и унижения. Вечером он бродил по парку под дождем и думал, что княжна сидит теперь за ужином, сияет, ей там весело и привольно; он казался себе шелудивым псом, выгнанным под дождь. Нет в жизни муки страшнее унижения.
Ладно, сейчас все обрублю, решил Прокоп. Побежал домой, набросил на себя черный костюм и ворвался в курительную, как вчера. Княжна сидела сама не своя; едва увидела Прокопа — сердце ее забило в набат, губы смягчились в счастливой улыбке. Остальная молодежь встретила его дружеским шумом, только oncle Шарль был чуть вежливее, чем нужно. Глаза княжны предостерегали: будь осторожен! Она почти ничего не говорила, держалась как-то смущенно и чопорно; но все же улучила минутку, сунула Прокопу смятый листок: «Милый, милый, — нацарапано на листке карандашом крупными буквами, — что ты наделал? Уходи». Он скомкал записку. Нет, княжна, я останусь тут; мне, видите ли, очень приятно наблюдать вашу духовную общность с этими надушенными идиотами. За это ревнивое упрямство княжна наградила его сияющим взглядом; она принялась вышучивать Сувальского, Грауна, всех своих кавалеров, сделалась злорадной, жестокой, нетерпимой, насмехалась над всеми беспощадно; временами мгновенно взглядывала на Прокопа — изволит ли он быть доволен гекатомбой из поклонников, принесенной ею к его ногам? Властелин не был доволен: он хмурился, требовал взглядом пятиминутного разговора наедине. Тогда она встала, отвела его к какой-то картине.