Собрание сочинений в семи томах. Том 2. Романы
Шрифт:
— В обществе следует быть крайне осмотрительным, — сказал в заключение Рон, одновременно выговаривая и советуя; и Прокоп почувствовал большое облегчение, когда дядюшка оставил его после этих слов, давая время обдумать их значение.
Хуже было, что, судя по всем признакам, что-то втихомолку готовилось; особенно старших родственников так и распирало от сознания важности момента.
Утром Прокоп нетерпеливо слонялся вокруг замка; там его застала запыхавшаяся горничная и передала, что он должен идти к березовой роще. Он отправился туда и ждал очень долго. Наконец появилась княжна — она бежала длинными красивыми скачками Дианы.
— Прячься, — быстро шепнула
И вот они бегут, взявшись за руки, исчезают в густых кустах персидской сирени; Хольц, после тщетных поисков укромного местечка по соседству, самоотверженно ложится в крапиву. Уже видна светлая шляпа дядюшки Рона; он идет быстро, бросая взгляды по сторонам. У княжны глаза блестят от радости, как у юной дриады; в кустах стоит запах влажной земли и плесени, таинственная жизнь насекомых течет своим чередом на ветвях и корнях — они как в джунглях; даже не переждав опасности, Вилле притягивает к себе голову Прокопа, смакует поцелуи, словно это— рябина или терн, терпкие, вкусные ягоды; все эти завлекания, уклонения — игра, и она доставляет им до того новое и неожиданное удовольствие, что им кажется — они встретились впервые.
В тот день она не пришла к нему; вне себя от всевозможных подозрений, пустился он к замку; княжна ждала его, прогуливаясь с Эгоном в обнимку. Едва увидев его, она оставила брата и подошла к Прокопу, бледная, смятенная, борющаяся с отчаянием.
— Oncle уже знает, что я была у тебя, — сказала она. — Господи, что будет, что будет! Думаю, теперь тебя отсюда увезут. Не шевелись — на нас смотрят из окна. Он разговаривал днем с этим… — она содрогнулась, — с директором, знаешь? Ругались… Oncle просил, чтоб тебя просто отпустили, чтоб дали тебе убежать или еще как-нибудь. Директор пришел в ярость, он и слышать об этом не хочет. Говорят, тебя увезут в другое место… Милый, будь здесь ночью; я выйду к тебе, убегу, убегу.
Она действительно пришла; прибежала, задыхаясь, всхлипывая, с сухими злыми глазами.
— Завтра, завтра… — начала она, еле переводя дух, но тут на ее плечо легла сильная ласковая рука. Это был дядюшка Рон.
— Иди домой, Мина, — приказал он тоном, не терпящим возражений. — А вы подождите здесь, — обратился он к Прокопу и, обняв племянницу за плечи, насильно увел ее в дом. Вернувшись вскоре, взял Прокопа под руку и заговорил — без гнева, подавляя в себе какое-то грустное чувство:
— Милый мой, я слишком хорошо понимаю вас, молодых людей; и… сочувствую вам. — Тут он безнадежно махнул рукой. — Случилось то, чего не должно было быть. Впрочем, я не хочу и… даже не имею права вас осуждать. Наоборот, я признаю, что… разумеется…
Разумеется, это было скверное начало, и le bon prince [159] нащупывал другое.
— Милый друг, я уважаю вас, и… по совести говоря, очень вас… люблю. Вы — человек честный… и гениальный, что редко сочетается в людях. Мало к кому я питал такую симпатию. Знаю, вы добьетесь очень многого, — выговорил он с облегчением. — Верите ли вы, что я забочусь о вашем благе?
159
милый князь (франц.)
— Абсолютно не верю, — спокойно возразил Прокоп, остерегаясь попасть в ловушку.
Le bon oncle смешался.
— Жаль, очень жаль, — забормотал он. — Для того, о чем я хотел вам сообщить, нужно… вот именно… полное взаимное доверие…
— Mon prince, — вежливо
— А-а-ах, да, — облегченно вздохнул oncle Рон, обрадованный таким оборотом беседы. — Вы совершенно правы. Вы постоянно наталкиваетесь на… э-э-э, на неприятный факт, что вас здесь держат под наблюдением? Видите ли, именно об этом я и хотел с вами говорить. Милый друг, я, со своей стороны… с самого начала… и с возмущением… осуждал подобный способ… удерживать вас на территории комбината. Это — незаконно, жестоко и… при вашей славе, — просто неслыханно. Я предпринял ряд шагов… Еще раньше, разумеется, — быстро добавил он. — Я обращался даже к высшим инстанциям, но… при известной международной напряженности… власти охвачены паникой. Вас интернировали как шпиона. Ничего нельзя поделать, разве что, — тут mon prince наклонился к уху Прокопа, — разве что вам удастся бежать. Доверьтесь мне, я предоставлю вам средства. Честное слово.
— Какие средства? — как бы вскользь осведомился Прокоп.
— Да просто… я сам это сделаю. Посажу вас в свою машину, а меня здесь не могут задержать, понимаете? Об остальном позднее. Так когда вы хотите?
— Простите, но я вообще не хочу, — твердо ответил Прокоп.
— Почему? — воскликнул oncle Шарль.
— Во-первых… я не хочу, чтобы вы, mon prince, шли на подобный риск. Такая личность, как вы…
— А во-вторых?
— Во-вторых, мне тут начинает нравиться.
— А дальше, дальше?
— Дальше — ничего, — усмехнулся Прокоп и выдержал испытующий, серьезный взгляд князя.
— Послушайте, — помолчав, заговорил oncle Рон, — я не хотел вам говорить… Дело в том, что через день-два вас перевезут в другое место, в крепость. По тому же обвинению в шпионаже. Вы не можете себе представить… Милый друг, бегите, бегите скорей, пока есть время!
— Это правда?
— Честное слово.
— В таком случае… в таком случае благодарю, что вы меня вовремя предупредили.
— Что вы сделаете?
— Н-ну — приготовлюсь к этому, — кровожадно заявил Прокоп. — Mon prince, не могли бы вы их предостеречь, что это… будет не так-то легко.
— Как? Простите, что вы… имеете в виду? — запинаясь, вопросил дядюшка Шарль.
Прокоп покрутил рукой в воздухе и с силой швырнул себе под ноги нечто воображаемое.
— Бум! — пояснил он.
Рон был ошеломлен.
— Вы собираетесь обороняться?
Прокоп не ответил; он стоял, сунув руки в карманы, мрачный как туча, обдумывая положение.
Дядюшка Шарль, весь светленький, хрупкий в ночной темноте, подошел к нему ближе.
— Вы… вы так ее любите? — произнес он, чуть ли не заикаясь — то ли от того, что он был растроган, то ли от изумления.
И опять Прокоп не ответил.
— Вы любите ее, — повторил Рон и обнял его. — Будьте сильны. Оставьте ее, уезжайте! Не может это так продолжаться, поймите, поймите же! К чему это приведет? Богом прошу вас, сжальтесь над ней; уберегите ее от скандала; неужели вы думаете, она может быть вашей женой? Возможно, она вас любит, но — она слишком горда; если ей придется отречься от княжеского титула… О, невозможно, невозможно! Я не хочу знать, что было между вами; но если вы ее любите — уезжайте! Уезжайте скорее, в эту же ночь! Во имя любви — уезжай, друг! Заклинаю тебя, прошу тебя ее именем; ты сделал ее несчастнейшей из женщин — неужели тебе этого мало? Спаси ее, если уж она сама себя не в силах спасти! Ты любишь ее? Тогда пожертвуй собой!