Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
Шрифт:
Вдова Гордубала проходит словно между стен ненависти, которые смыкаются за нею, как волны.
— Эх, нужно было бы Гордубалу пришибить ее топором, как волка, что попался в капкан! Повесить ее! — волнуются бабы. — Нет на свете справедливости, если не повесят Полану!
— А ну вас, бабы! — ворчат мужики. — Вашего брата не вешают. Засадят ее в тюрьму до самой смерти.
Если бы судили женщины, они бы повесили эту дрянь.
— Я сама бы накинула ей петлю на шею.
— Оставь, Марика, не бабье
— Вот видишь, Штепку повесят, а ведь он убил чужого человека. Нет, если Полану не повесят, все жены начнут мужей убивать. Причины всегда найдутся — в семейной-то жизни! Нет, нет, надобно ее повесить!
— Да как же ее вешать, ежели она ребенка носит!
— Вот еще, ребенка! Черта родит, а не ребенка.
Суд вызывает свидетеля Симона Фазекаша, по прозвищу Леца. В день убийства он видел Полану со Штепаном. Обвиняемые стояли у ручья.
— Штепан Манья, вы продолжаете утверждать, что не были в тот день в Кривой и не виделись с Поланой Гордубаловой?
— Нет, не был, ваша милость.
— Обвиняемая, разговаривал с вами Манья у ручья?
— Нет, не разговаривал.
— А полицейским вы сказали, что да.
— Они меня заставили.
Показание дает Юлиана Варваринова, соседка Гордубала.
— Да, Гордубала я много раз видела. Ходил сам не свой. Полана ему и есть не давала, когда он уволил Штепана. А батраку, бывало, кур пекла да поросят. Каждую ночь шлялась к нему в конюшню. Смилуйся над ней, боже, — отплевывается соседка, — а только как вернулся Гордубал, бог весть, где она сходилась со своим полюбовником. В конюшню-то больше не таскалась. В последнее время Гордубал все ходил с фонарем, сторожил, видно.
— Послушайте, свидетельница, вы видели, как Гордубал швырнул Штепана через забор? Был тогда на Штепане пиджак?
— Не было пиджака, ваша милость, одни штаны да рубаха.
— Так он и ушел без пиджака?
— Так, так, ваша милость.
— Следовательно, пиджак, который сейчас на нем, остался с другими вещами в доме Гордубала? Штепан Манья, когда вы приходили в Кривую за пиджаком?
Штепан встает, растерянно моргая.
— Вы унесли пиджак в ту ночь, когда был убит Юрай Гордубал. Можете сесть.
И прокурор с торжествующим видом отмечает что-то в бумагах.
— Уведите обоих подсудимых, — распоряжается председатель суда. — Свидетельница Гафия Гордубалова.
Вводят голубоглазую, миловидную девочку. Тишина, ни единого вздоха.
— Не бойся, малышка, подойди сюда, — отечески говорит председатель суда. — Если не хочешь, можешь не давать показания. Ну, как, будешь отвечать?
Девочка с недоумением глядит на важных господ в мантиях.
— Хочешь отвечать?
Гафия послушно кивает:
— Да.
— Ходила твоя мать в конюшню, когда
— Ходила, каждую ночь.
— Видела ты их вместе?
— Видела. Один раз дядя Штепан обнял ее и повалил на солому.
— Ну, а хозяин, твой отец, бывал когда-нибудь вместе с мамкой?
— Нет, не бывал, только дядя Штепан.
— А когда отец вернулся из Америки, мама после того бывала с дядей?
Гафия отрицательно качает головой.
— А откуда ты это знаешь?
— Да ведь хозяин приехал, — говорит девочка серьезно и уверенно. — Дядя Штепан тогда сказал: «Не останусь у вас больше; все, мол, пошло по-иному».
— Хороший человек был хозяин?
Гафия неопределенно пожимает плечиками.
— А Штепан?
— Да, Штепан был хороший.
— Была мамка ласкова с хозяином?
— Нет, не была.
— А с тобой? Любила тебя?
— Нет. Не любила. Она только дядю Штепана любила.
— Хорошо она его кормила?
— Хорошо. Он и мне давал.
— А ты кого больше всех любишь?
Девочка смущенно мнется:
— Дядю Штепу.
— Расскажи, Гафия, про ту последнюю ночь, когда умер отец. Где ты спала?
— С мамкой в клети.
— Не проснулась ли ты среди ночи?
— Проснулась. Кто-то стукнул в окно, а мамка сидела на постели.
— А потом что?
— Потом ничего. Мамка сказала: «Спи, не то побью».
— И ты заснула?
— Конечно, заснула.
— И ничего больше не слышала?
— Ничего. Только кто-то ходил по двору да мамки на постели не было.
— А кто там ходил, не знаешь?
Гафия удивленно открывает рот.
— Ну, кто! Известно, дядя Штепан, кому еще быть с мамкой!
В зале стоит тишина, от которой захватывает дыхание.
— Объявляю перерыв, — поспешно говорит председатель и сам уводит Гафию за руку. — Ты умница, малышка, — бормочет он. — Умница и хорошая девочка. Счастье твое, что ты ничего не понимаешь.
Присяжные шарят по карманам, ищут, что бы подарить Гафии, и толпятся вокруг девочки, гладя ее по голове.
— Где же дядя Штепан? — спрашивает Гафия серебристым голоском.
Толстый Гельнай, тяжело дыша, пробирается к ней.
— Пойдем, малышка, пойдем. Я отведу тебя домой.
Но коридоры забиты публикой. Гафии суют все подряд, кто яблоко, кто яичко, кто кусок сладкой булки, все растроганно сморкаются в носовые платки, бабы лезут целовать девочку и ревут. Гафия судорожно цепляется за толстый палец Гельная и сама вот-вот расплачется.
— Смотри не хнычь, — увещевает девочку Гельнай. — Я тебе конфетку куплю.
И девочка уже прыгает от радости.
Судебное следствие продолжается. Дело — точно хитро завязанный узел, его приходится распутывать сразу несколькими руками.