Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
Шрифт:
— Может, Станде сбегать за носилками? — вдруг предлагает Пепек, но Андрес отрицательно качает головой, не переставая слушать, вдруг он быстро, как барсук, сам влезает в дыру.
Едва исчезли его ноги, как следом за ним ползет и инженер Хансен…
— Случилось что-нибудь? — с замирающим сердцем спрашивает Станда.
— Видно, деда засыпало, — цедит Пепек сквозь зубы. — И на кой черт старый хрыч полез туда. — Пепек злобно оторвал щепку от разбитой стойки, потуже стянул ремень на животе. — Надо поглядеть. Погоди тут.
И протиснулся в дыру за
Теперь Станда остался один на один со своим бьющимся сердцем. Деда засыпало. Каких-нибудь полчаса назад он засучивал здесь рукава… Опять затрещало где-то в кровле; да нас всех засыплет! Станде жутко и тоскливо; он прислушивается у дыры, светит в нее лампочкой — ничего, кроме мешанины из дерева и камней. Бух, бух! — долетают глухие удары с той стороны, где работает Мартинек. Станда побежал туда, не думая больше о лопнувшей обшивке. Крепильщик Мартинек забивает кувалдой толстую подпорку под треснувшую перекладину. Матула, приподняв ее жирным плечом и поддерживая своей бараньей головой, тяжело пыхтит.
— Еще немного, — спокойно говорит крепильщик и бухает большим молотом так, что содрогаются верхние переклады.
— Суханека засыпало, — еле переводя дух, сообщает Станда.
— Да ну? — слегка удивляется крепильщик. — Давай-ка еще малость…
Лампочка освещает крепильщика снизу; видно, как при каждом взмахе кувалды высоко поднимается его грудная клетка. Матула тяжело дышит, подпирая разбитое бревно тучным загривком; при каждом ударе кувалды он весь сотрясается и внутри у него что-то покряхтывает; над головой трещит крепь и хрустят раздробленные камни, но Матула, лоснящийся от пота, держит, упираясь широко расставленными ногами, — еще раз, бух, теперь можно отпустить…
Крепильщик Мартинек поглаживает ладонью круглую балку.
— Так, ладно, — говорит он своим мягким, каким-то приглушенным голосом.
Каменщик Матула растирает опухшей ручищей мокрый затылок и, хрипя, переводит дух.
— Нам тут работенки хватит, — объясняет крепильщик, любовно оглядывая две пары рухнувших стоек. — Зато держать будут.
И, вытирая ладони о штаны, Мартинек отправляется за новой подпоркой.
— Суханека засыпало, — повторяет Станда Матуле.
Каменщик поднимает налитые кровью глаза.
— Ты уже говорил.
— Нас всех засыплет!
— Это почему же?
Почему? Станда не знает, как объяснить этакому тупому волу; разве тот не слышит, как потрескивает и шумит над головой? Весь штрек завалит…
— Весь штрек завалит… — лихорадочно лепечет Станда.
Тут возвращается крепильщик с кругляком на плече.
— Не завалит, дружок, — говорит он невозмутимо, — наша крепь выдержит.
— Что ж вы, не слышите, как трещит все время?
— Мне слушать некогда, — усмехается Мартинек. — Ну, Матула, давай теперь эту…
Станда в смятении бредет к завалившемуся ходу. Пепек уже вылез оттуда и вытаскивает теперь из дыры осыпавшиеся камни.
— Что там? — поспешно спрашивает Станда.
— Не знаю, — угрюмо ворчит Пепек. — Там можно ползти только друг за дружкой…
— А что Суханек?
— Да они пошли за ним, — недовольно отвечает Пепек. — Подай-ка мне кайло!
«Тупицы, тупицы! — в отчаянии думает Станда. — Засыпало человека, а им хоть бы что! И поговорить ни с кем нельзя… Боже, что мне делать?» Опять зашумело в кровле; но Пепек даже не поднял головы — он раскачивает киркой застрявшую глыбу, так что спина у него взгорбилась от усилий.
Станда удрученно вздохнул, нагнулся за камнем и потащил его к штабелю. Так — уложить ровно, чтобы углы были совершенно прямые. Класть камень на камень как можно ровнее… Пусть теперь попробует Андрес сказать, что штабель похож на навозную кучу! Станда с каким-то удовлетворением оглядывает свою работу. Еще немного — и будет ровно кубометр. И откатчик Станда носит камень за камнем и ни о чем другом больше не думает.
Из расщелины задом выползает Хансен и отряхивает костюм.
— Js gut, [119] — отвечает он кивком на вопросительный взгляд Станды и по-детски улыбается.
Теперь вылез «пес» Андрес; лицо у него смягчилось, стало даже какое-то дряблое, как шляпка старого гриба.
— Вытащили деда, — говорит он, ни на кого не глядя. — Там кровля обрушилась, он не успел выбраться…
И он идет посмотреть на работу Станды, но не ругается, только чуть кривит рот.
— Ладно, работайте быстрее, чтобы место очистить!
Для Станды эти слова звучат почти похвалой; он уже, собственно говоря, совсем не сердится на запальщика. Пес и есть, ничего не поделаешь, но когда он видит хорошую работу, так хоть признает это и не лается.
119
Хорошо (искаж. нем.)
Из дыры высовываются длинные ноги Адама; вот он уже весь тут и поднимается с трудом, точно распрямляется по частям. Он взмок от пота и едва стоит на ногах.
— Теперь отдохните малость, — ворчит «пес» Андрес каким-то совсем другим тоном, и Хансен говорит что-то Адаму по-шведски с таким видом, будто собирается похлопать шахтера по плечу. Адам вытирает под глазами — столько там набралось пыли и пота.
— Мало… места было, — еле произносит он и прислоняется к перевернутой вагонетке, потому что у него подкашиваются ноги.
Теперь появляется еще пара опорок, и медленно, на ощупь выползают наружу тощие ноги деда Суханека; он, видно, совсем выбился из сил и лежит теперь наполовину в дыре.
— Давай, давай, дед, — грубо подгоняет его Пепек и тащит старика за ноги.
Суханек наконец вылез и сидит на земле, гладя себя по плешивому темени, весь какой-то обмякший, слабый. Он часто дышит, и раскрасневшиеся щечки ходят у него ходуном.
— Так тебе и надо, чего полез? — сердито говорит ему Пепек. — Пошли, что ли, отведу тебя.