Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески
Шрифт:
Человек, наделенный индивидуальными чертами, есть прежде всего носитель этих черт и следовательно не может быть просто носителем действия. Скажем, необходимо, чтобы Цецилия была проколота бандитами, связана и заперта в горящем доме. В такой ситуации не имеет ровно никакого значения, что Цецилия, возможно, страдает малокровием, забывчива и во многих отношениях непрактична. Ее отчаянное положение невероятно усложнилось бы, обладай она подобными качествами. Припомните, ведь в следующей главе растворится дверь и Цецилия войдет в комнату, где совещаются ее убийцы. Чтобы решиться на подобное, человек должен обладать либо лошадиной натурой, либо никакой, — таково требование сюжета. Чем сложнее перипетии, тем примитивнее персонажи. Если ситуация должна быть захватывающей, не смеет
Иначе обстоит дело со злодеями. У злодея уже на лбу написана его низменная сущность. Он худ, у него восковой цвет лица, взгляд пронзительный и ледяной, нос ястребиный; зачастую злодей уродлив; голос у него неприятный. Женщина-злодейка — это брюнетка ослепительной красоты, обладающая необыкновенно жгучим взглядом. Плохие люди безоговорочно плохи. Похотливость, жадность, лживость и жестокость соединились для того, чтобы получился дьявол в человеческом обличии. Злодей не знает иных увлечений, кроме злодейских, и ничем иным кроме зла он не занимается. Средства для достижения целей у него неограниченные и самые колдовские. К его услугам потайные двери, подземные ходы, парашюты, яды, составители подложных писем, «свои люди» в полиции и профессиональные убийцы. Он может прикончить вас отравленной булавкой. Он способен выступать в любом подобии. Знайте, что вы никогда не можете быть уверены, с кем имеете дело. Такое исчадие ада может представиться даже вашей собственной женой, и вы этого не заметите. Точно так же злой колдун может обернуться диким кабаном или черной собакой. Я полагаю, что все эти превращения каким-то образом связаны с язычеством, магией и шаманством.
И все прочие персонажи романа либо добры, либо злы. Среди слуг, возниц, лесничих и нотариусов вы встретите превосходных, преданных, честных людей, готовых лечь костьми ради благого дела. А поскольку они принимают участие в событиях больше с жаром, чем с осторожностью, то зачастую гибнут от кинжала или огнестрельного оружия. Вообще действия преступников в большей степени отличают организованность, хладнокровие и продуманность, чем поступки людей добродетельных; и когда, невзирая на все, негодяев постигает кара, это лишний раз доказывает, что добродетель, несмотря на свое поистине необыкновенное растяпство, хранима чудесным провидением.
Что касается Страшного суда, то я думаю, господь бог не в состоянии судить грешников, поскольку знает их слишком хорошо. Если как следует приглядеться к самому отпетому из злодеев, то, несомненно, можно заметить, что, собственно, не такой уж он ужасный злодей; он, конечно, порядочная дрянь и ему присущи тысячи пороков, дурных наклонностей, изъянов, пагубных страстей, но есть в нем, как ни верти, нечто такое, что не согласуется с понятием безнадежной испорченности. Я хочу этим сказать, что психология разрушает стройную и ясную моральную классификацию добра и зла, что делается это, безусловно, в ущерб добру и способствует незаслуженному возвышению грешников.
Таким образом, роман Марии или Фанни продолжает старую моральную традицию, утверждающую, что хорошее — хорошо, а плохое — плохо. Более того, он продолжает древнюю традицию мифов, согласно которой существует абсолютно образцовый порядок вещей и дурной порядок вещей. Есть добрые джинны и злые джинны. Существует небо и ад. Злой герцог сильно смахивает на злого джинна или на злого чернокнижника, он прямо-таки мифологически плох так же, как мифологически плоха ведьма Полудница или колдунья из «пряничного домика». Зло в герцоге живет не как его личное свойство, а как обезличенное начало. В то же время Цецилия или Анжелика абсолютно и незамутненно добродетельны, подобно тому как добродетельны Золушка или благородный принц. А поскольку добродетель прекрасна, то и они прекрасны.
Тут, наконец, мы можем сделать передышку в своих выводах. Мы весьма далеки от нравственной развращающей психологии; к нам не приблизится Искуситель, шепча: «Взгляни, взгляни на человека; сейчас я сдерну с него покров,
Когда говорят «невиновность», следует сейчас же добавить «напасти», потому что эти понятия с абсолютной и предопределенной неизбежностью неотделимы друг от друга. В силу сюжетных и моральных причин невиновность подвержена напастям. Ее преследуют, ей угрожают огнем, мечом и ядом, на нее клевещут, ее заточают; трудно себе представить, насколько рискованно быть невиновным. При этом невиновность поразительно невезуча, со своей прямо-таки святой доверчивостью она попадается в любую ловушку, проявляя такую слепоту, что порой читатель невольно начинает возмущаться ее неслыханной неосторожностью. Какой черт дернул графа Рауля ввязываться в это дело? Почему он не сунул в карман револьвер или не прихватил кого-нибудь в помощь? Если ему не поможет случай, он наверняка погиб. Ну, и что вы на это скажете? Случай ему помог. Верный Якуб тайком следовал за ним, и, слава богу, все обошлось. А тремя страницами дальше Анжелика попадает в лапы мерзавца, завлеченная подложным письмом.
Мужчины бесстрашны, это верно, — вот только чего они всюду суют свой нос? Женщины, как правило, менее активны и усложняют ситуацию на свой лад. Они часто хранят какую-либо тайну и не выдают ее ни за что на свете, хотя это чрезвычайно упростило бы все дело. Они поступают так из самых добрых и благородных побуждений, но если б Цецилия вовремя сообщила Раулю, что злодеем является не кто иной, как отец Анжелики, дело не дошло бы до кошмарных событий, в результате которых Цецилия сходит с ума, а граф де Бельваль чуть не погибает. Добродетель, предоставленная самой себе, поразительно непрактична, она не учитывает обстоятельства.
Зло, напротив, учитывает все, кроме случайности; будучи по природе абсолютно рациональным и методичным, оно не ожидает чудесного вмешательства непредвиденного. Кто бы мог предположить, что несчастная помешанная вдруг обретет рассудок и выступит против мерзавца? Какое счастье, что верный Якуб подобрал брошенный клочок бумаги! Как сверхъестественно и непреложно замкнулась наконец цепь улик! Добро побеждает, но отнюдь не без вмешательства высшей силы, которая, кажется, господствует над миром. Случайности, чудеса и неожиданные встречи рассекают узел несправедливостей, затянутый хитроумным и крайне практичным злом. Преступление наказано, злой герцог проглатывает яд, который он носил в перстне, и — как минимум — одна свадьба с появлением затем прелестного младенца венчает дело во вновь обретенном царстве нравственной гармонии.
Странно, но факт: чем выше рангом литература, тем безрадостнее конец романа. «Преступление и наказание» не заканчивается появлением на свет прелестного младенца. «Госпожа Бовари» не заканчивается свадьбой. Стриндберг [212] в своих произведениях ужасает бездетностью и т. д. Действует некий скрытый закон, согласно которому достоинства литературы обратно пропорциональны счастливому исходу. Роман Марии или Фанни непременно оканчивается счастливо. Было бы просто немыслимо, если бы такая невинность осталась невознагражденной, а такая низость не оказалась изобличенной. Нравственный космос был бы развеян в пух и прах, если бы этого не произошло. Сказка перестала бы быть сказкой, не будь змей в конце концов убит, а колдунья наказана: сказка превратилась бы бог знает во что, в нечто омерзительно напоминающее реальность. Если бы Золушка не стала женою принца, ее история была бы всего лишь печальной картиной жизни, скажем, жизни той же Марии или Фанни.
212
Стриндберг Юхан Август (1849–1912) — шведский драматург, прозаик, публицист.