Собрание сочинений в шести томах. Том 6
Шрифт:
Дежурный берет мои объяснения, смотрит и говорит с удовлетворением:
— Вот, а еще утверждаете, что не пьяный. Ты посмотри-ка, что он накорябал…
Отвечаю — уж такой у меня почерк.
Кто-то, кто меня знает, подтверждает: да он всегда пишет так.
— А еще писатель (прячет бумагу). Напишите вторично.
Значит, хочет поймать на противоречиях.
Пишу вторично. Получается почти то же самое. Рука дрожит все больше и больше. Но стараюсь изложить все ясно и четко. Женщина была изранена, в крови. На полу, когда я вошел, валялся финский нож. Мы привели женщину
Саркисов. И у меня просьба: я был при всем этом и полностью все подтверждаю. Я сам видел: кровь, израненную женщину, как Домбровский был взволнован, как он хотел бежать в аптеку. Снимите, пожалуйста, с меня показания.
Дежурный. Обойдемся и без ваших показаний. И акта не будет. Вот придет начальник…
Но начальника все нет. И только одного мне удается добиться: на одном из моих объяснений товарищ ставит и свою подпись. А на другом пишет: "Полностью подтверждаю", — и подписывает свой точный адрес.
В эту минуту приходит начальник.
Я и вправду и до сих пор считаю его порядочным человеком и хорошим работником: скромный, тихий, спокойный капитан в милицейской форме. У него мягкие манеры и усталое лицо. Дело его не особенно заинтересовало. Арутюньян он знает хорошо. А меня вспоминает по другому случаю и говорит: "А ведь Тарасов тогда о вас замечательно отозвался". О Тарасове разговор еще впереди. И поэтому я привожу только слова капитана. Затем капитан читает мое объяснение.
— А где Саркисов? — спрашивает он, оглядываясь. Я говорю, что он только что ушел, ему предложили подождать на улице.
— Пойду поговорю с ним (качает головой). Да, эта самая Арутюньян… Беда!
Уходит. Возвращается минут через десять, вздыхает.
— Ну что ж, идите домой, товарищ Домбровский. Вот только мне надо будет вас завтра увидеть. Подпишитесь, пожалуйста, на этой повестке.
Подписываюсь.
Уходим.
Конец вечера проводим в Доме литераторов. Там я давно не был и попадаю в торжественный момент. У Юрия Полухина родился сын. Выпиваем за его здоровье. Рассказываю товарищам о том, в какую идиотскую историю я чуть не попал: защитил женщину и мог бы оказаться мелким хулиганом. Ее же прогнали обратно к тем, кто ее избивал: в общем, иди, и пусть тебя добьют. На меня составили протокол. Хорошо, что попался умный начальник.
— Слушай, Юрий, да уезжай ты оттуда, — говорит мне Полухин. — Я твоих жильцов вот как знаю. От них без оглядки бежать надо! Что, неплохие люди? Пусть неплохие, но жить они дадут только себе, а не тебе. Дверь запирай в десять часов. После десяти не приходи! Гостей не води! Все женщины у тебя проститутки. Все мужчины — пьяницы. Порядочные люди ходят только к ним. Уезжай ты за ради Бога. Неужели это так сложно?
Домой пришел в полночь. В подвал я не заглянул. Начальник мне сказал, что пошлет туда людей. Я приду утром, и тогда мы поговорим обо
Наступает утро.
Поднимаюсь рано, как говорят, чуть заря. Трамваи еще не ходят. Надо очень много еще сделать до вечера; вечером из Пятигорска ко мне приезжает друг. Мы не виделись с ним уже года три. То он в командировке, то я в отъезде, то еще что-нибудь такое. И вот я прибираю комнату, выкладываю на стул чистое постельное белье, покрываю его газетой. Друг будет жить тут у меня, других адресов у него нет; накануне мы обо всем договорились по телефону. А днем нужно писать, писать. АПН заказало большую статью для Америки. Хоть умри, но сдай вовремя. Статья историческая и требует раскопок. Вот сижу, читаю и выписываю.
В десять часов приходит Саркисов. Я встречаю его с ручкой в руках.
— Ну что, старик, ты готов? Пойдем, — говорит он. — Просили пораньше.
Заходим в милицию. Поднимаемся наверх. Кабинет начальника заперт. Где же он? Никто не знает. "Справьтесь в дежурной части", — советует уборщица.
Спускаемся в подвал. За барьером сидит дежурный и что-то пишет. На скамейках, позевывая, переговариваясь, сидят несколько милиционеров. Видно, что смена только что кончилась. Спрашиваю о начальнике. Он поднимает на меня глаза: "А что?" Я говорю, что, и сразу все меняется: смех и гогот — все то, что я уже слышал вчера. Произошло что-то очень смешное. Рыжий, что ли, в парике ввалился в дежурку, пьяного ли за руки и за ноги притащили и бросили:
— Пришел? Пришел! Ну теперь садись жди — скоро поедем!
— Да мне ждать-то долго нельзя, — объясняю я. — Мне еще в Ленинскую надо. Если начальник занят, так я, может быть, потом зайду.
Опять смеются. Дежурный говорит:
— Да нет, зачем позже? Позже ты уж не зайдешь… Позже мы тебя сами в хорошее место свезем. На машине! Видишь, какой почет тебе, Домбровский!
И опять что-то пишет.
Я смотрю на товарища. Произошло что-то не то и, кажется, что-то очень плохое.
И Саркисов тоже смотрит на меня.
— Ты хотел утром звонить своему секретарю, — говорит он. — Звонил?
Я машу рукой. Секретарю я звонил. Разговаривал даже с его женой. Секретарь спал. Жена попросила позвонить попозже. А я так ушел в работу, что все позабыл. Да потом что бы я ему стал говорить? Какие у меня соседи? Так он знает это отлично. Был у меня неоднократно. Как они себя ведут — он знает тоже. Что же я бы стал ему объяснять?
Проходит еще минут десять, потом пятнадцать, потом полчаса. Оба сидим и ждем.
— А зря, — говорит вдруг товарищ. — Зря ты к нему не дозвонился. Надо бы обязательно дозвониться.
— Слушай, — говорю я. — Вот тебе ключ. Ко мне будут звонить из редакции. Скажи, пожалуйста, что я запоздаю. Снова смех. Дежурный поднимает голову.
— Запоздает, запоздает! — жизнерадостно объясняет он. — Обязательно запоздает! Иди, иди, звони, скажи, что он запоздает!
Товарищ уходит. Еще через десять минут приходит зам. начальника. Проходит за барьер и садится за стол.
Ему подают мою повестку.
— А где он? — спрашивает зам. начальника.
— А вот, сидит на лавочке, ждет. Зам. начальника поднимает голову.