Собрание сочинений в трех томах. Том 3
Шрифт:
— Травинка! Снег еще не сошел, а травинка!
Все улыбаются: Игнат умеет «заговаривать зубы». Он принялся за работу, но работает «шаляй-валяй». Тося, указывая на Игната, спрашивает Пшеничкина:
— Он в вашей бригаде?
— Горе мне с ним! Ни на одной работе не удержишь.
Игнат прислушивается к их разговору, лениво шевеля лопатой. К нему подходит Никишка Болтушок:
— Товарищ Ушкин! Поскольку ты приступил к работе, постольку ты должон работать, а не шевелить лопатой, как вол хвостом. Что есть лопата?
Игнат делает блаженное лицо, изображая, что он слушает знаменитого оратора. Он чуть приоткрыл рот, снял шапку, облокотился на лопату. Весь он — сплошная молчаливая ирония по отношению к Болтушку.
— Дорогой посевной кампании, — повторяет он за Болтушком.
— Товарищи женщины! — обращается Болтушок к работающим женщинам и развертывает блокнот, видимо, с намерением говорить «речь».
— Кто это? — спрашивает Тося.
— Никифор Пяткин, — отвечает Алеша.
— Никишка Болтушок, — поясняет Евсеич, появившийся снова невесть откуда. — Яйцо такое бывает бесполезное — болтушок.
— Товарищ Пяткин! — окликает Шуров, перебивая Болтушка.
— Некогда, — отвечает за Пяткина Игнат. — Сейчас «углублять» будет и «глянет внутрь».
Но Никишка услышал Шурова, оторвался от блокнота и произнес:
— Перервусь на несколько минут.
Никишка важно подходит к Шурову и другим:
— Агрономическому персоналу, борцам за семь-восемь миллиардов — пламенный привет! — говорит он серьезно, шмыгая конопатым, как перепелиное яичко, носом. — Какой вопрос будем дебатировать? — И бесцеремонно садится на штабель мешков, выше всех. Закуривает, сосредоточенно курит, сплевывая в сторону.
— Дело вот в чем, — говорит Шуров. — Забронированного к весне сена оказалось меньше, чем числится по сводкам. Вы были в комиссии по обмеру стогов. Не можете сказать мне данные обмера? Надо вновь подсчитать.
— Значит, дебатировать вопрос насчет сена. — Болтушок вздохнул, взялся двумя пальцами за подбородок, потупил взгляд в землю и продолжал: — Та-ак! Все эти вопросы мы с вами оследовать имеем полный цикл возможности, тем более, я, как член комиссии, имел присутствие при обмере и освещение вопроса могу произвести.
Тося и Пшеничкин, отвернувшись, фыркнули в ладони, глядя друг на друга. Евсеич, потряхивая кнутовищем, глядит то на кнут, то на Болтушка.
— Да не дебатировать нам надо, — говорит Шуров. — Есть ли у вас записи обмера?
— Как?..
— Записи обмера.
— Та-ак!.. Обмеры сдали в правление, а вопросительно качества — знаю, уточнить надо и согласовать надо… Надо на заседании правления — обсудить в корне…
— У меня дел много — некогда «дебатировать». Люди работают, а вы дебатировать собираетесь.
Болтушок обиделся. Морщинки на лбу прыгнули вниз. Игнат
— Не-ет! Пойдемте в правление, сядем честь по чести и продебатируем согласно формы. Что есть форма, товарищи!.. Не нами придумано — не нам и отдумывать назад. Мы должны со всей силой…
Но в этот момент Игнат вытащил мешок с противоположной стороны штабеля. Штабель развалился, и Болтушок, при последних словах, покатился вместе с мешками вниз.
— Да ты не падай! — «поддержал» его Игнат. — Разве ж можно на штабель садиться? Ай-яй-яй! Только начал «уточнять», и вот тебе раз: «всей силой» рюхнулся. Беда-то какая.
Он говорит невозмутимо, будто ничего не случилось, и начинает шевелить лопатой зерно.
Смеются в зернохранилище, смеются у триера, смеются Шуров и Пшеничкин. Тося смеется от души. Но Игнат не двинул и бровью. Болтушок отряхнулся, залез за шиворот пальцем, покрутил шеей.
— Ты что ржешь? — обратился он к Тосе. — Слыхал — агрономша. Ученый человек не должон уметь смеяться. А ты! За что мы вам и деньги платим?!
Тося смущена и обижена.
Болтушок важно уходит.
Шуров, Пшеничкин и Тося идут в правление. Тося в середине.
— Вы не обращайте внимания на Болтушка, — говорит Алеша.
— Нельзя не обращать внимания, — перебивает Шуров. — Надо проникнуть в самую суть человека.
Тося недоуменно смотрит на Шурова.
— А это что — входит в обязанности агронома?.. А Я думала так: главное — агротехника, урожай… Практика…
— Самая необходимая практика, Тося, — научиться узнавать людей. Будет вам и агротехника, и урожай. Все будет. А сейчас пока устроим вам квартиру, — говорит Шуров.
— Обратимся к Прохору семнадцатому, — загадочно говорит Алеша. Он пробует улыбнуться, но с досадой произносит: — Эх!
— А кто такой «Прохор семнадцатый»?
— Тс-с… — предупреждает Шуров Алешу и объясняет Тосе тихо: — Семнадцатый председатель, начиная с организации колхоза. Было даже так: два председателя за один год сменилось.
— А Самоваров давно в колхозе?
— С месяц всего-навсего, — отвечает Шуров.
— В артели жестянщиков его прозвали «королем», дополнил Алеша.
— Да-а, — многозначительно произнес Шуров. — Ну! — сразу весело заговорил он. — К Самоварову насчет квартиры.
Правление. Большая комната. Счетовод Херувимов приветствует вошедших и подает поочередно руку.
— Дома? — спрашивает Шуров, указывая кивком на дверь с табличкой «Председатель колхоза тов. Самоваров П. П.».
Шуров легонько стучит в дверь.
— Кто? — вопрошает зычный бас.
— Можно?
— Кто, спрашиваю?
— Шуров.
— Подождешь. Занят.
Все трое садятся на лавку.
— Что это значит? — спрашивает Тося.
— Обычное явление, — отвечает Шуров.