Собрание сочинений. Т. 3
Шрифт:
– Оденьте, пожалуйста, что-нибудь на кальсоны, тогда уж занимайте туалет.
– А если, – говорю, – я обратно не дойду? Кто отвечать будет? Издеваетесь над оперативным работником?
– Давайте, товарищ, не ссориться. Оправьтесь. Но это в последний раз. Иначе… напишем в партбюро.
Вышел я из сортира в ином направлении ума и души. Оделся. Корзину вынес с выпивоном и закусью на кухню. Предложил выпить за мое новоселье и женитьбу… Советский человек быстро отходит… Еще человека четыре набралось в кухню выжрать стопку на халяву и
Растыркал я ее и приступить хочу к делу… Уняла она мою прыть… Сходила умылась. Ложиться больше не стала…
– Хочу сказать, Петя, что я не девушка. Была изнаси лована зеками-беглецами в пятнадцать лет. Их потом расстреляли на моих и маминых глазах, но мне теперь тяжело… так… сразу… сойтись с тобой… подожди…
Я после этих слов – руки под голову и смотрю злобно в потолок. Ничего себе брачная ночь. Делаю ряд рационалистических предложений с целью облегчить мое половое состояние. Она – ни в какую. И соседи, чую, под дверьми подслушивают.
Вдруг – телефонный вызов: «Собирайся в момент, По-земкин. Машина уже вышла за тобой. Старшим будешь. Дачу Брежнева засыпало снегом. Быстро привести все в порядок».
Вякать насчет брачной ночи было бесполезно. Уехал я по заданию. Не каждому ведь такая честь – брежневскую дачу из-под снега вычищать и дороги подъездные налаживать. Бурный был снегопад. Сам Ленька вышел с семьей в снежки поиграть. Вот, думаю, чью дочку жахнуть не мешало, но куда уж нам с кирзовой рожей в шевровый ряд.
Поправился на морозе слегка. Разрумянился. В кровать к Марленке меня снова поволокло – чистый жеребец. Кровь играет в мозгах, видения неприличные мелькают. Даже бритые ноги забылись. При чем тут, думаю с воодушевлением, ноги… ноги тут ни при чем… нам детишков делать надо, чтоб играли на тестевой даче в снежки. Являюсь домой. На столе записка лежит.
Петя, меня тоже вызвали на срочное задание. Когда вернусь, не знаю. Целую.
Твоя М.
Вот тебе и на… Сел с горя на пол и прибегнул первый раз в жизни к онанированию…
В душе горечь и пустота. В организме остальном – желание надраться и обосрать всю мебель и посуду. Брачная ночь дается человеку один раз, быть может, а я на что похож?… Что я парням по службе расскажу?… Что в деревню напишу дяде и тете? Как мне в зеркало вот это на себя глядеть? Да такого в истории небось не было, что жених после брачной ночи сидит на полу и наподобие шимпанзе наяривает сам себя остолбенело. Выжрал затем всю водку и свалился. Просыпаюсь и тестю звоню. Тесть отвечает:
– Задание есть задание. Вернется с него, тогда и понежишься. Время нынче особое. Позиции надо отвоевывать, сданные Никиткой. Приезжай, попаримся.
Попарились крепко. Тесть задрых в предбанничке, а ко мне на полок теща завалилась. Проделал с ней все, что
Затем служба снова пошла, и время побежало. Прибывает вдруг через две недели Марленка. Загорелая, ноги не бриты, костюм новый, заграничный.
Я без упреков встречаю и ни о чем не расспрашиваю. У нас служба такая. А сам тактику решил изменить. Сели обедать. В коньяк подкидываю жене таблетку снотворную, а себе – чтоб не спать. Я их на дежурстве выжирал бывало, а доставал у медсестры за деньги. После обеда говорю:
– Давай отдохнем слегка.
Легли. Поцелуи пошли с объятиями, но в одетом виде.
И тут я, сам не знаю как, задрых. Провалился. Просыпаюсь. Время – три часа ночи. Марленка книгу читает. Заснуть, говорит, не могу. Самолет время моей жизни нарушил.
– Да, – отвечаю хитрожопо, – на Кубу раз слетаешь – потом две недели мучаешься.
– Откуда ты знаешь, что я на Кубу летала?
– Мы много чего знаем.
Вот я дурак был. Дал Марленке не ту таблетку, а сам нажрался снотворной дряни. Она мне нужна для ночных дежурств в закрытых помещениях.
Выпили еще крепко. Разделись. На этот раз она задремала, а я приступил к медленному проникновению под трусы. Окосеть успел порядочно от выпивки и молодой страсти. Желаю активной брачной жизни – и все. Точка…
Теперь ты войди в мое положение. Пойми меня, друг. Я отзыва ищу в чужой душе. Снимаю трусы с жены шелковые, и что ты думаешь держу вдруг в своей руке?… Понять сначала не могу. Полагаю, надрался и мерещится мне нечто ужасное от коньяка с таблетками.
Тащу лампу настольную под одеяло, и стон вырывается из моей груди ужасный. Прямо на меня глядит небольшой мужской член. Вбок свесился. Глазам поначалу не верю и в руку его снова беру. Да – именно это самое в дряблом и желтом виде, словно у Ильича в Мавзолее…
И бешенство меня взяло. Ах так, гаденыши! Продолжаете культ личности, значит, падлы коварные? Простому русскому человеку хер всучили в упаковке?
Что там у Марленки еще было, кроме члена, смотреть не стал. Схватил ее за ноги и к окну потащил выбросить с девятого этажа к едрене фене. С нами не шутят. Тут она просыпается и в ужас приходит, а я ее мудохать начинаю чем попало и куда попало. Зачем, сука, подлог устроила? Ты кому заячьи уши в дырявый мешок завернула? Убью. Не снесу измывательства над моей крайней плотью и справедливой душой. Убью.
Дрожит, шкура. – Петя, прости. Начальство настояло. Я должна была стать выездной в замужнем виде, так как Юрий Владимирович запретил выпускать одиноких. Я же не виновата, что я такая.
– Не такая, – отвечаю, – а «такой». Убью непременно. Люди, – ору, – люди русские и советские, глядите, кого мне подсунули. Женщину с членом. О-о-о-о…
– Ах ты, паразит, тайну постельную разглашаешь? У тебя у самого рожа, как распаренная жопа. Говноед тамбовский. Молчи, дурак. Спасибо скажи, что в такую семью вошел…