Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки
Шрифт:
— Почему же? Это труднее, самостоятельно. Ведь есть курсы подготовки в вуз.
— Если на курсах, то слишком долго. Там нужно заниматься года полтора, а мне надо быстро.
— Быстро? — переспросила маленькая задумчиво и удивленно. — А какое у вас образование вообще?.. Семилетка? Вы многое, наверно, забыли. Это трудно будет, — предупредила девушка с выражением искреннего участия.
— Пусть будет трудно! — громко сказала Татьяна, испуганно оглянулась и, вся вспыхнув, почти выхватила свое «требование» из рук девушки.
В ожидании выписанных книг она присела на облюбованном
— Меня зовут Зина, — неожиданно произнес уже знакомый голос, и свежее личико, солидно украшенное очками в темной оправе, выглянуло из-за плеча Татьяны. — Вы напрасно обиделись. Знаете, я познакомилась с вашим требованием. Вы заказали столько книг, но не с того начали, и это еще усложнит ваши занятия… Уверяю вас. Прежде всего план нужен — что и как читать…
— А я попросила бы вас не беспокоиться! Зачем вы расстраиваете меня заранее!
Татьяна резко отвернулась, торопливо прошла через красно-коричневый зал, разгороженный застекленными шкафами, открыла дверь, еще раз свернула наугад и очутилась уже в другом читальном зале.
Тут было все не так, как в том, откуда Татьяна пришла. Этот был ниже, с уютными деревянными антресолями наверху. И читатели здесь другие: девочки и мальчики — подростки. У одной из кафедр скульптура Чижова: босой мужик, закрыв лицо руками, сидит на пепелище, а меж его широко расставленных колен стоит мальчуган лет шести, хрупкий, большеглазый, тоже босой. Прислонясь к отцу, с недетской скорбью в глазах он смотрит в его лицо.
В смежном, еще меньшем зале читали книги ребятишки младшего возраста, и там пестрели яркие платья к кофточки, красные галстуки, цветные ленты в косичках. Но вид этого веселого зала еще больше расстроил Татьяну. Она остановилась, забыв о заказанных книгах. Тишина. Здесь даже не улыбались. Но вот паренек с белым вихром засмеялся. Девочка, взглянув на него, фыркнула в ладошку. И снова притихли. Только у ближайшей кафедры перешептываются, пошмыгивая носами.
Подходит к столу, похоже, дошкольница, кругленькая, толстенькая, с остриженной под машинку головой, с очень живыми черными глазенками.
— Что тебе дать? — спрашивает педагог, выдающий книги.
— Какую-нибудь смешную. — Пухлые руки перебирают карточки иллюстрированного каталога. — Вот эту. Про медведей.
— Эту тебе трудно будет прочесть. Возьми лучше «Три поросенка».
Девочка молча кивает — она согласна. Пробирается к столу, быстро перелистывает страницы и через несколько минут снова торопится к кафедре:
— Тетя, я прочитала!
— Очень уж скоро! Ну расскажи, о чем тут написано. Ты только картинки посмотрела? Прочитай по-настоящему, тогда я тебе дам другую.
Молодая женщина с сияющим лицом быстро прошла по залу, обняла сотрудницу библиотеки и горячо прошептала:
— Клавдия Павловна, радость-то у нас какая! Нашелся!.. Приехал
— Нет, уже не вернется, это наверно, — глухо ответила Клавдия Павловна. — Вы насчет ребенка? — спросила она Татьяну. — Просто так по читальным залам ходить не полагается, — добавила она внушительно, но выражение ее энергично смугловатого лица смягчилось.
— Скажите… — заговорила Татьяна, чутко отметив перемену в настроении собеседницы. — Почему у вас здесь, у детей, такая скульптура?.. Ведь это прямо надрывает сердце тому, кто видел…
— Мы поэтому и оставили ее за собой. Она заставляет думать, — ответила Клавдия Павловна с тревожным, но мягким блеском в глазах. — Мы организовали этот зал в тысяча девятьсот сорок втором году, и их горе, — она кивнула на плачущего мужика и ребенка, — было нам всем так близко и понятно. — Она снова пытливо оглядела Татьяну: — Вы из главного читального зала? Я вас провожу…
— Это все ваши? — спросила Татьяна, проходя мимо подростков.
— Да, это наши. Школьники, учащиеся спецшкол и техникумов, ремесленники, занимающиеся самообразованием. — Разговаривая, Клавдия Павловна по-хозяйски распахнула перед Татьяной дверь в длинный коридор.
Он был пуст, только густые тени прятались в его углах, и у Татьяны больно защемило сердце.
— Клавдия Павловна! — тихо сказала она и неожиданно села на подоконник. — Поверьте, я никогда не жаловалась и не навязывалась, но иногда страшно одной… Вы работаете с детьми и чуточку старше меня, а может быть, и не старше… Только сразу чувствуется, что вы сильная и добрая, хотя у вас тоже свое горе. И мне… и я вдруг, как маленькая… Просто даже плакать хочется.
— Вы потеряли кого-нибудь?
Татьяна молча наклонила голову, глаза ее блестели сухо, но губы дрожали.
— У вас были дети?
— Да. Двое. И муж у меня был. И квартира хорошая… И я была хоть не такая уж хорошая, но счастливая. А теперь все надо заново. А как? У меня сейчас на душе, будто в этом коридоре, — пусто. Но надо заполнить пустоту. Чтобы опять цель появилась в жизни. — Татьяна встала, пристально посмотрела на новую знакомую, словно хотела получше запомнить ее. — Я одну девушку тут зря обидела…
Она хотела уйти, не попрощавшись, но Клавдия Павловна взяла ее под руку и, заметно волнуясь, сказала:
— Если вам нужно будет поделиться, может быть, посоветоваться, то позвоните мне по нашему коммутатору, добавочный — шестьдесят шесть. Моя фамилия Анохина, я заведую отделом детской и юношеской литературы.
Поднимаясь на площадку третьего яруса, Зина посмотрела в окно. Но там виднелась только серая стена внутреннего корпуса. То же увидела девушка, когда взбежала на четвертый ярус, но уже с пятого над постройками внутренних корпусов библиотеки возникли крыши и этажи других домов, затем — ущелья улиц, и, наконец, открылось небо, просторное, голубое, а на горизонте, как снежные горы, обрисовались белые громады дальних зданий.