Собрание сочинений. Т. 5
Шрифт:
— Можно на тебя верхом сесть?
— Можно. Только не хлопай пятками по бокам. Я этого не выношу.
Кто бы мог подумать, что корова так чудесно может рысью бегать: плавно и широко, как цирковой конь, выносит передние ноги, голову кверху задрала, хвост штопором, на хвосте лиловый бант… И ржет! А за рога так удобно держаться.
— Можно пятками хлопнуть?
— Я тебе хлопну…
— Только один раз?
— Я тебе хлопну!!
И со злости сразу в галоп перешла. Обогнули быстрым аллюром клумбу перед большим домом. Во втором этаже заскрипели
— Игорь! Ты с ума сошел… Сейчас же слезь!
— Мы во сне, мамуля! Это не опасно.
— Игорь!!
Куда там… Клен хлестнул веткой по лицу, дом исчез, мама исчезла, в парке деревья расступаются, дорогу дают. Вот и лужок. По белой кашке во всю прыть мчится наперерез теленок.
— Мук-мук! Можно и мне покататься?
— Стыдно… Ты большой.
— А мальчик — маленький? Не позволишь, три дня молока пить не буду… Слышишь?
— Садись-садись. Беда с этими телятами!
Теленок разбежался, вспорхнул и очутился за спиной Игоря. Обхватив его сзади ножками, копытцами перед носом болтает — весело! Помчались. А из-за решетки пулей вылетел пудель Цезарь. С визгом взвился на воздух и прямо на корову. Обхватил теленка лапами и стал корову хвостом по бокам подгонять.
—: Ну, это уже свинство! — заревела корова.
Дала задними ногами свечку и всю компанию на траву свалила.
Игорь протер глаза, привстал на коленках — ни коровы, ни пуделя, ни теленка. А из дымящегося пруда — новое дело! — подымается цугом длинная-длинная процессия: угри на хвостах, как толстые вопросительные знаки, жирные карпы. Обошли вокруг мальчика, сомкнули круг и остановились.
— Что такое? Разве рыбы по суше ходить могут?
Старый карп, тяжело дыша, усмехнулся:
— А разве мальчики на коровах катаются?
Голос у карпа был такой низкий, как последняя басовая клавиша на пианино.
— Чего же вам от меня надо?
Карп пожевал сырую траву (трудно ведь на воздухе дышать) и спросил:
— Ты что вчера за обедом ел?
— Карпа… — сконфуженно ответил мальчик. Все карпы содрогнулись и покачали головами.
— А третьего дня? — спросил, подвигаясь поближе, глянцевитый черный угорь.
— Жареного угря…
Все угри содрогнулись и покачали головами.
— Вкусно?
Бедный Игорь опустил голову.
— Что ж нам теперь с тобой делать? — зашипел карп.
— Я не виноват! — захныкал мальчик. — Угрей ловит матрос, а карпов приезжий господин, папин знакомый. Я только смотрел…
Рыбье кольцо сузилось плотнее.
— Что ж нам теперь с ним делать? — спросил у рыб черный угорь.
— На сковородку! На сковородку! — запищали рыбы, размахивая плавниками и головами.
— А масло?
— Там в сарайчике стоит жестянка с автомобильным маслом.
— Мама! — отчаянно завизжал Игорь. — Цезарь! Господин садовник!..
Но никто не шел на помощь, а коленки никак нельзя было отодрать от земли. Так во сне всегда бывает в минуты опасности.
И вдруг вспомнил Игорь, что он ведь умеет летать. Замахал-замахал руками,
— Что? Зажарили?
Камышинка в кушетке впилась в бок. На белой трубе тень от наклонной железки на Игоревых солнечных часах показывала без четверти два. Пора вниз — на землю, к людям.
За трубой стоял кувшинчик с водой. Игорь смочил глаза, затылок, побрызгал в щеки и совсем очнулся. Поправил в выемке свернутый русский флаг, — мальчик его только по воскресеньям подымал, чтоб краски не слиняли под солнцем. Посмотрел на блестевший в кругу тополей пруд и задумался.
Надо будет непременно выпустить в пруд маленькую рыбку, которая в банке у Игоря в комнате живет. Или не выпускать? Все равно ее щука съест. Странно: когда щука ест рыб, они не обижаются… А когда мальчик ест, они такой скандал подымают. Сами ведь несчастных червей с крючков обрывают… Оттого и попадаются.
Подтягиваясь на веревке с узлами, Игорь лениво стал подбираться к чердачному окну.
А из-за трубы выглянул пегий кот кузнеца: мальчик уходит, место на кушетке нагрето, вволю теперь поспать можно. Уж с этой кушетки никто тебя кухонным полотенцем на пол не сгонит…
XVIII. В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ *
Из Парижа приехала в гости дама с тремя дочками. Девочки как девочки: сероглазые, румяные крепыши. И похожи были друг на дружку, как три графина одной серии, но разных размеров. Вначале они жеманились, но потом разошлись и стали обращаться с Игорем, как с четвертой сестренкой.
Взрослые наверху разговаривали, а девочек на попечение Игоря сдали — занимай, как знаешь. И шуметь позволили, только потихоньку… Потому что визг сквозь потолок проберется и начнутся там всякие мигрени и невралгии. Почему у Жанны д’Арк никаких мигреней не было?..
Вся четверка уселась в столовой на диване.
По стеклам хлопал дождь. За окном на клумбе кланялись мокрые розы. Горлинка в липовой аллее умолкла — не очень-то в такую погоду поворкуешь…
Когда дождь, лучше всего сидеть на диване. Ноги в одну сторону вертятся, языки в другую. Потом друг на друга посмотрят, и все сразу фыркнут. Но не весь же день фыркать.
«На чердак их, что ли, свести? — подумал Игорь. — Нельзя. Платьица у них белые — тюльпанчиками, измажутся, как крысы в погребе. Потом отвечай за них: „Как тебе не стыдно?“, „Неужели тебе не стыдно?!“ и тому подобное».
— Давайте сочинять сказку! — придумал Игорь. — Нина самая маленькая, пусть начнет. Потом Танюша, потом Лина. А уж хвостик я приделаю.
— Хитрый какой! Хвостик всякий досказать может. А ты начни! И чтоб «без некоторого царства» и без «жили-были». Чтоб совсем, совсем не по книжкам… Игорь, начинай! Игрушка-ватрушка, начинай! — затараторили девочки.