Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна
Шрифт:
Китаец, оскалив желтые лошадиные зубы, улыбчиво оглядел старателей, подсел ближе к Григорию.
— Гости ходи. Водочка таскай мало-мало. Ваша тут весело живи.
— Тебя только недоставало!
— Санька, ты бы мне подыскал бабушку лет двадцати, — обратился к китайцу крепко подвыпивший Мишка Никитин. Глаза его пьяно блуждали, светлые волосы неровными прядями спадали на высокий лоб. — Подыщи, Санька, а то скучно одному жить.
Толстые губы Саньки растянулись в широкой
— Это я знаю. Бога его шибко хитрый был: Адамушка и Еушка компания садика посади, когда земля делай. Бабушка тебе моя могу находити. Водка шибко пьет, а работать не хочу. Адреса: Незаметный, барак верху базара. Манька-маньчжурка. Его русский, только наша китайский люди много полюби. Денежка побольше припасай. Ваша партийный люди… Ничего не стесняйся, пожалуйста, наша тоже давно в партия приглашай, — приврал он неизвестно для чего. — Моя не хочу. Вольный люди. — С этими словами Санька налил немножко водки, аккуратно выпил и закусил рыбой. — Шибко хорошо водочка!
— При таких морозах без сотки не выдержишь, а нынче мы и вовсе не работали, — сказал Григорий. — Ветрина! Все заслоны в разрезе опрокинуло. Прямо нутро стынет.
— Работа не медведь, в лес не уйдет, — угрюмо добавил Забродин. — Нас проклятая канава вовсе замордовала. Надели на себя петлю…
— Зато, уж ежели пофартит, сразу разбогатеете, — насмешливо сказал Григорий. — В шахте что зимой, что летом — все едино, на глубинке тепло.
Забродин подергал себя за ус, покосился:
— Как бы не припекло! Сами-то полегче норовите!
— Нас из приискома тоже агитировали осенью на крупную артель, но мы промеж себя рассудили, что это дело рисковое. В мелких лучше: уплатил положение и рой. Главное, подготовки особой не требуется.
— Сережка был? — спросил Забродин.
— Он самый. Не гляди, что портфельщик, а славный парень. И Черепанов приходил. Этот говорить мастак, только мы себе на уме: послушать — с удовольствием, а насчет капитальной работы — катись подальше. У нас в артели Еланчиков тоже дока по части разговору. Хвалился, что он по-немецкому и по-французскому маракует.
Никитин, наливая из бутылки, плеснул через край, согнал водку со стола ребром ладони в пустую кружку и сказал Григорию:
— Брешет твой Еланчиков!
— Да нет, не брешет.
— Чего же он с такими языками на деляну пошел?
— Желает испытать своего фарту.
— Может, из бывших?
— Может, и из них. Вышла человеку ломаная линия в жизни, вот он и мечется.
— А Ли на собрании что сказал? — Мишка наклонился, жарко дохнул в ухо Григорию: — Выявлять, мол, таких надо.
Забродин приподнял опухшие веки, зло дернул плечом. Григорий
— Не наше это дело. В тайге всем места хватит, не раздеремся, чай.
— Вот набьются сюда вербованные, тогда тесно покажется! — крикнул пышноусый, бритоголовый Точильщиков, рабочий с Бодайбинских приисков, сидевший в обнимку с гармошкой. — Проморгали счастье, прямо из-под носу уплыло.
— Дали маху, слов нет! — угрюмо отозвался Григорий. — Ходили по золоту. А оно лежало и не сказывалось. Баню на том месте поставили да зимовье, лучше-то ничего не придумали!
Мишка Никитин пьяно усмехнулся:
— Теперь все заберут подчистую. Бараков целую улицу заложили на левом увале. Шахтовые работы со всякими фокусами организуют. Людно будет.
— Я бы так ни в жизнь не пошел на хозяйские, — заявил Григорий. — Там хоть завсегда заработок, а интересу нету. Норма эта — как гиря на ноге, пусто или густо, знай свое — кубаж выгонять. У нас риск большой, зато вольно.
Мишка, наскучив разговором, облапил подошедшую Катерину, ущипнул за круглый бок.
Григорий нехотя пристращал:
— Мишка, ты с моей бабой не заигрывай!
Катерина только смешливо поморщилась:
— Жалко тебе, черту кривому?
Григорий покачал головой.
— Кривой… Ишь чем попрекает! Не от баловства какого окривел. В шахте меня убило, вот глаз-то и кончился.
— У меня бы не попрекнула. — Забродин выразительно тряхнул угловатым кулаком.
Шум у стола все усиливался. Катерина то и дело исчезала в своем углу и появлялась с новыми бутылками.
— Ничего, Мишка! — сказал Григорий, обнимая Никитина. — Исключили, говоришь? Плюнь и не обращай внимания. Комсомолы и клубы эти самые нам совсем ни к чему. Старателю без них еще легче.
— Эх-эх ты-ы, чубук от старой трубки, — неожиданно послышался слабенький тенорок Фетистова. — Клуб ты оставь. Это тебе не нужно. А я, ах ты, господи… Я душу отдам. Бывало, в Москве… в Малом театре, как начнем декорации передвигать… Полное земли и неба вращение. Здорово, копачи!
— Здорово, деревянный бог! И ты приплелся? — дружно откликнулись старатели.
— Вот старик, выпивку за десять верст чует! — крикнул Мишка Никитин.
— Да ты никак уже клюкнул?
Фетистов действительно был уже веселенький. Заношенный до лоска полушубок еле держался на его тощих плечах. Маленький, серый, сморщенный плотник стоял, пошатываясь, грозил пальцем Григорию и бормотал:
— Клуб — это же культур-ра.
За столом засмеялись.
— У нас своя культура… старательская! — нехорошо осклабясь, сказал Забродин.