Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
Шрифт:
— Ни церта! Уйдем! — крикнул Христо, выпрямляя рванувшийся баркас. — Свецку богородице поставлю, стоб меня громом убило.
Бриз усиливался, посвистывая и шелестя накипающими гребешками валов. Баркас, зарываясь в волну, разбрызгивал шипящую воду и несся с захватывающей быстротой.
Христо обернулся в сторону, откуда доносился стук машины, и, сняв фуражку, домахал ею, прибавив залп ругани.
И, как бы в ответ от нее, из глубины моря на горизонте вылетел молниеносно и угрожающе взвился в небо узкий игольчатый сноп голубого
И одновременно с его падением Тодька, захохотав ревущим смехом, показал пальцем вперед. Вдалеке, в волнах, то вспыхивая, то погасая, немного влево от носа баркаса, замигал огонек.
— Херсонесский, — сказал Христо, — в самый раз. Два цаса ходу. Лись бы не заметил.
Голубой сноп, покупавшись в волнах, так же мгновенно погас, как и вспыхнул.
Тьма наплыла еще более густая и душная.
Модест Иванович, свернувшись, полулежал на дне, боясь выглянуть.
Он не мог бы сказать, сколько времени прошло с тех пор, как погас страшный голубой сноп. Для него не было больше времени — был только безмерный опустошающий испуг перед темнотой и таившейся в ней, подстерегающей опасностью.
Вдруг он услыхал оживленный говор.
Рыбаки кинулись к борту. Модест Иванович решился подняться и поглядеть в темноту, по ничего не увидел.
— Что там, Христо? — спросил он с замиранием сердца.
— Берег, барба. Скоро дома будем. Клява увидис, — засмеявшись, ответил Христо.
Модест Иванович жалко вздохнул и снова свернулся калачиком. Он с болью вспомнил о Клаве. Захотелось скорей очутиться рядом с ней на прочной и понятной земле.
Баркас валко подбросило, шальная волна окатила Модеста Ивановича, он вскочил, отряхиваясь. И, словно только и подстерегая эту минуту, голубой сноп вспыхнул в море совсем близко от баркаса.
Он пролетел по воде и уперся в берег, выхватив из темноты и зажегши уже недалекие, покрытые лесом скалы, покружился на них, спрыгнул вниз и опять побежал в сторону.
— Дерзи на берег. Выбросимся под Форос! — заорал Тодька.
Христо положил на борт, и «Святой Николай», хлебнув воды, понесся прямо на берег. Ветер засвистел в вантинах.
Прожектор, поплясав по далекому горизонту, замер, будто насторожась, и быстро прострочил волны по направлению к баркасу. Секунду луч плясал, как будто ища, и вдруг вонзился в баркас.
Залитый светом парус вспыхнул, как язык белого пламени. Волны засветились по верху неживым стеклянным сиянием и недвижно заледенели, остановленные в беге.
Модест Иванович упал на дно, ослепленный.
— Поймались, — злобно сыпнул сверху Тодька руганью всех наречий.
Прожектор, не отпуская, держал баркас цепкими голубыми лапами. Христо навалился грудью на румпель, стиснув челюсти. Лицо его в блеске прожектора казалось зеленым, как у разлагающегося
— Не дрефь! — крикнул он Тодьке. — Только до скал дойти. Там они сядут.
Под усилившимся ветром «Святой Николай» совсем лег на борт, черпая воду, но прожектор не отпускал его, запутавшись в снастях.
Совсем близко вспыхнуло четкое постукивание машины. Разрезав ветер, хлестнул упругий гудок.
— Свистят парус сбивать! — заорал Тодька.
— Здохну раньсе. — И Христо сделал непристойный жест в сторону катера.
Модест Иванович сидел на дне, вцепившись в бимсы. Страх у него прошел, было только бесконечное жадное любопытство.
Внезапно над баркасом веером развернулся и прошелестел звонкий свист.
— Лозись! — зыкнул Христо. — Пулемет.
Свист снова рассыпался ниже и грознее.
Христо, закусив губы и не выпуская румпеля, левой рукой достал из-под банки карабин.
— Тодька! Все одно пропадать. Бей ему фонаря, растуды его!
Тодька вскочил, хватая карабин, но баркас швырнуло, и взвившийся гик с размаху опустился на Тодькин череп. Тодька повалился на дно, карабин вывалился на колени Модесту Ивановичу. Он испуганно схватил его.
— Барба, пали! — отчаянно завопил Христо.
Странное спокойствие овладело Модестом Ивановичем. Никогда в жизни не державший в руках винтовки, он медленно поднял приклад к плечу и, неловко уткнув ствол в ослепительный шар прожектора, закрыв глаза, нажал собачку. Его бросило обратно на дно баркаса, обдав гулом, и вместе с этим ощущение нестерпимого мерцания в зрачках исчезло.
Лежа на дне, он услышал над собой бешено радостный крик:
— Ай-ай! Паликар, барба! С одного раза. Молодес!
Модест Иванович решился взглянуть. Кругом было темно, беспросветно и страшно. Словно сверху на море, баркас и катер вылили склянку китайской туши.
Модест Иванович привстал, цепляясь за мачту, и увидел, как в этой чернильной гуще замигал синеватый язычок огня. И опять гулкий свист ударил по воздуху, вслед за ним что-то щелкнуло по борту, обдав Модеста Ивановича осколками дерева, и тупая игла небольно прошила ему плечо. Он хотел крикнуть, но язык не двигался, и он, захлебнувшись, сел у подножья мачты.
Перед самым носом баркаса из моря вынырнула осыпанная нитками пены черная скала. Христо лег на румпель, и «Святой Николай» пронесся мимо камней, чиркнув по ним днищем.
Впереди мрачной стеной вспухал берег, и сзади упрямо и злобно стрекотал в пустую тьму обиженный пулемет.
— Ну, слава богу!.. Очнулся.
Рука Клавы мягко лежала на лбу Модеста Ивановича. В глазах дрожала тревога и еще что-то необъяснимое, от чего по телу Модеста Ивановича забегали горячие мурашки.
Он пошевелил губами и спросил чуть слышно:
— Что со мной?
Клава замигала ресницами.
— Молчи, гадкий котик! Молчи! Тебе нельзя говорить. Ты болен.