Собрание сочинений. Т.13.
Шрифт:
— И вы тоже работаете, вы работаете! — с детской радостью повторяла Анжелика.
Ее очень занимала печь для обжига, она потребовала, чтобы Фелисьен рассказал ей все о своей работе: почему он, по примеру старинных мастеров, довольствуется одноцветными стеклами, оттеняя их только черной краской; почему он пристрастился к отчетливым маленьким фигуркам с резко подчеркнутыми движениями и складками одежды и что он думает о витражном мастерстве, которое решительно пришло в упадок с тех пор, как начали раскрашивать стекло и покрывать его глазурью; он рассказал ей, что, по его твердому убеждению, хороший витраж должен быть, в сущности,
— О, мы будем счастливы! — сказала Анжелика. — Вы будете рисовать, я вышивать.
И посреди огромной комнаты Фелисьен снова взял Анжелику за руки; она прекрасно чувствовала себя здесь, казалось, роскошь — ее естественное окружение, казалось, только здесь по-настоящему расцветает ее прелесть. Оба на минуту замолчали. И вновь первой заговорила Анжелика:
— Итак, решено?
— Что? — улыбаясь, спросил Фелисьен.
— Что мы поженимся.
На мгновение он смешался. Его белое лицо вдруг покраснело. Она встревожилась.
— Я рассердила вас?
Но он уже стиснул ее руки охватившим все ее существо пожатием.
— Решено. Все, что вы ни пожелаете, должно быть исполнено, несмотря ни на какие препятствия. Я живу только затем, чтобы повиноваться вам.
Анжелика вся просияла.
— Мы поженимся, мы всегда будем любить друг друга, мы никогда не расстанемся.
Она не сомневалась ни в чем, была уверена, что это совершится завтра же, так же легко, как совершаются чудеса в «Легенде». Ей и в голову не приходила мысль не только о препятствиях, но даже о промедлении. Кто может помешать им соединиться, раз они любят друг друга? Когда любят, то женятся, это очень просто. И спокойная радость наполняла Анжелику.
— Решено, ударим по рукам, — шутя, сказала она.
Фелисьен прижал ее ручку к губам.
— Решено.
И так как она собралась уходить — она боялась, что ее застигнет рассвет, и, кроме того, торопилась открыть родным свою тайну, — Фелисьен хотел было проводить ее.
— Нет, нет, так мы будем прощаться до утра! Я прекрасно сама найду дорогу… До завтра…
— До завтра.
Фелисьен повиновался и удовольствовался тем, что смотрел, как уходит Анжелика, а она бежала под темными вязами, бежала вдоль залитого луною Шеврота. Вот она уже прошла в калитку парка, пробежала по высоким травам Сада Марии… Она бежала и думала, что ни за что не вытерпит до утра, что самое лучшее сейчас же постучаться к Гюберам, разбудить их и все рассказать. Она была счастлива и потому хотела быть откровенной; ее честная натура протестовала, она чувствовала, что не сможет больше и пяти минут хранить столь долго скрываемую тайну. Анжелика вошла в садик и затворила калитку.
И тут она увидела Гюбертину, которая сидела на каменной скамье, окруженной тощими кустами сирени, у самой соборной стены, и ждала ее в ночной тьме. Гюбертина встала, разбуженная тревогой, увидела отворенные двери и все поняла. Она ждала в тоске, не зная, куда идти, боясь испортить дело своим вмешательством.
Анжелика бросилась ей на шею, не испытывая ни малейшего смущения, с восторженно бьющимся сердцем,
— Ах, матушка, свершилось!.. Мы женимся, я так счастлива!
Прежде чем ответить, Гюбертина пристально поглядела на нее. Но ее страхи сразу рассеялись перед этой цветущей девственностью, перед ясным взглядом и целомудренными губами. Тревога исчезла, но осталось огромное горе, и слезы покатились по щекам Гюбертины.
— Бедное мое дитя! — как и накануне в соборе, прошептала она.
Видя свою уравновешенную, никогда доселе не плакавшую мать в таком состоянии, Анжелика изумилась.
— Что с вами, матушка? Почему вы огорчаетесь? Правда, я вела себя отвратительно, я ничего вам не рассказывала. Но если бы вы знали, как мучила меня тайна! Если не расскажешь все сразу, то потом уже трудно решиться… Вы должны простить меня.
Она уселась рядом с Гюбертиной и нежной рукой обняла ее. Старая скамья, казалось, вросла в обомшелые стены собора. Над их головами склонилась сирень, а рядом рос куст шиповника, за которым некогда ухаживала Анжелика, чтобы посмотреть, не вырастут ли на нем розы; теперь он был заброшен и снова одичал.
— Слушайте, матушка, я все вам расскажу на ушко.
И Анжелика стала вполголоса поверять матери историю своей любви. Ее слова лились неиссякаемым потоком, она вновь переживала мельчайшие события прошлого и все сильнее воодушевлялась. Она ничего не пропускала, выискивала в памяти малейшие подробности, как на исповеди. Она нисколько не стыдилась; пламя страсти жгло ее щеки, гордость светилась в глазах, вся она пылала, но продолжала шептать, не повышая голоса.
Наконец Гюбертина перебила ее.
— Ну вот, всегда с тобой так! — тоже тихо заговорила она. — Сколько бы ты ни старалась исправиться, чуть что — и все твое благоразумие словно ветром уносит… Нет, что за гордость! Что за страсть! Ты осталась той же девочкой, которая отказывалась мыть пол в кухне и целовала себе руки.
Анжелика не смогла удержаться от смеха.
— Нет, не смейся, скоро ты начнешь плакать, да так, что у тебя и слез не хватит… Бедное мое дитя, этот брак никогда не состоится.
И сейчас же раздался звонкий, веселый смех Анжелики.
— Матушка, матушка, что вы говорите! Или вы дразните меня, хотите меня наказать?.. Это так просто! Сегодня он поговорит с отцом. Завтра он придет уладить дело с вами.
Нет, она и впрямь воображает, что так оно и произойдет на самом деле? Гюбертина решила быть безжалостной. Чтобы какая-то вышивальщица, без денег, без имени, вышла замуж за Фелисьена д’Откэр! За молодого человека с состоянием в пятьдесят миллионов! За последнего потомка одного из стариннейших родов Франции!
Но на каждый новый довод Анжелика спокойно отвечала:
— А почему бы и нет?
Да такой невероятный, неслыханный брак вызвал бы настоящий скандал. Все поднялись бы против них. Неужто она собирается бороться со всем светом?
— Почему бы и нет?
Говорят, монсеньер гордится своим именем и крайне суров ко всяким любовным историям. Разве может она надеяться смягчить его?
— Почему бы и нет?
Анжелика была непоколебима в своей уверенности.
— Просто смешно, матушка, до чего вам все кажется дурным! Ведь я говорю вам, что все будет отлично!.. Вспомните-ка, два месяца назад вы ворчали на меня и смеялись надо мной, и все-таки я была права: случилось все, как я предсказывала.