Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы
Шрифт:
Одна из художественных девушек с рыжей челочкой на лбу захлопала в ладоши. Кудрин обернулся.
— Здесь, гражданка, не театр… Держите ваши эмоции при себе, — сказал он, покраснев.
Елена смотрела на него с обидным сожалением.
— Зашился, Федор! — протянула она не то с досадой, не то с удивлением. — Едем лучше домой. Больше здесь смотреть нечего, а сговориться мы не сговоримся. Как бы твои теории не довели тебя до плохого.
— Ладно, поедем, — ответил Кудрин, остывая.
Они прошли мимо шептавшихся девушек
— Подожди меня минутку в машине, Елена. Я сейчас…
— Что ты еще затеял? — спросила она уже тревожно.
— Пустяки! Один вопрос…
Он взбежал по ступеням обратно и подошел к кассирше.
— Простите за беспокойство… Какая цена номера триста шестьдесят девять? Автор Шамурин.
Мысль приобрести эту гравюру пришла ему в голову совсем неожиданно, пока он спускался к выходу. Зная, что цены на современные картины и гравюры невысоки, он подумал, что не сделает никакой бреши в бюджете, приобретя вещь, которая украсит его пустой кабинет.
Кассирша предупредительно открыла каталог с отметками цен, перелистала его и подняла на Кудрина блеклые глаза человека, обиженного жизнью и осужденного на тоскливое сидение за столиками выставок. Видимо, сама удивляясь непредвиденному обстоятельству, она робко сказала:
— Извините, гражданин!.. Не продается!
— Как не продается? Почему? — опешил Кудрин.
— Не знаю… Вот написано: «Не продается. Собственность художника».
Кудрин помолчал секунду, соображая:
— А адрес художника вам известен?
Кассирша открыла лежавшую слева от нее ученическую тетрадку, порылась в ней и наконец назвала Кудрину глухой переулок в конце Мойки, там, где над нефтяной радугой воды, в течение столетий, могучей дугой выгнулась великолепная арка де Лямотта.
Кудрин записал адрес и сбежал вниз.
— Что у тебя там? — встретила его Елена.
— Курьезная история, — ответил он, — я хотел приобрести эту гравюру, но, вопреки ожиданию, она не продается.
— Ку-пить??? Да ты совсем свихнулся, Федор. Право, тебя надо вздрючить. Картинками задумал украшаться? И какими!.. Зачем?
Кудрин не ответил. Машина быстро летела к Невскому, свистя покрышками по свежим торцам мостовой, и задержалась на перекрестке. Кудрин услыхал, что его окликают с тротуара. Подняв голову, он увидел Половцева, машущего ему рукой с тротуара. Рядом с ним стояла Маргарита Алексеевна в легком весеннем пальто с кротовым воротником и в лиловой фетровой шляпке. Кудрин снял кепи и поклонился Маргарите Алексеевне. Половцев подошел к машине, поздоровался с Кудриным и Еленой, широко отмахнув вбок шляпу.
— Дорогой шеф, куда вы пропали? — заговорил Половцев. — Я звонил вам без результата и уже собирался ехать к вам. Утром мне позвонил дежурный по управлению. Есть телеграмма на ваше имя из Москвы. На завтра в малом Совнаркоме рассмотрение нашей дополнительной сметы. Значит, надо сегодня выезжать.
— Да?..
— Я уже заказал билеты, — продолжал Половцев. — Вечерком прямо приезжайте на вокзал.
— А сейчас вы куда?
— Да вот собирался на траме к вашей милости, а теперь остается направить стопы домой.
— Тогда садитесь. Я вас довезу, что ж вам пешком мотаться?
— Мерси!.. Рита! — позвал Половцев.
Маргарита Алексеевна сошла с тротуара и направилась к машине. Кудрин открыл дверцу.
— Познакомьтесь… Маргарита Алексеевна Бем… Моя жена — Елена Афанасьевна.
Знакомя женщин, Кудрин с любопытством посмотрел на Елену. Она небрежно пожала затянутую в серую замшу руку актрисы и окинула ее с ног до головы отчужденным взглядом, каким смотрела вообще на женщин, не имеющих партбилета, которые, по ее мнению, были только бесполезными самками, то есть той породой, которую Елена считала ненужной и тормозящей развитие революции.
«Вот ты какая! — казалось, говорил этот взгляд. — В шелку и мехах, и губы подкрашены, и красива, а все же это не меняет дела и для меня ты существо низшей породы».
Этот взгляд Елены подметил и Половцев и незаметно лукаво подмигнул Кудрину. Машина тронулась, и сейчас же Половцев заговорил о всяких будничных пустячках, чтобы рассеять ощущение возникшей неловкости и избавить женщин от необходимости разговаривать. Он без умолку болтал до самого дома, перескакивая с предмета на предмет.
— Значит, вечером на вокзале, — повторил он, помогая Маргарите Алексеевне выйти из машины.
— Да, конечно!
Профессор помахал рукой вслед машине.
Кудрины ехали молча. День после вчерашнего холодного ветра потеплел, и голубой, упругий майский воздух обвевал лица теплым и нежащим дыханием.
На мосту Елена разжала строго стиснутые губы.
— Это и есть любовница твоего спеца? — спросила она.
Кудрин возмутился.
— Почему «любовница»? — сурово спросил он. — Неужели то, что она живет с человеком, не записав своих отношений на бумажке, делает ее недостойной уважения. Фактический брак признается нашим законом, как и зарегистрированный. Я думаю, что твоя фраза неуместна в устах члена партии.
Елена вдруг зло усмехнулась:
— Ого! Вижу, что ты, кажется, втрескался: хороша кошечка! Духи, наряды, чулочки, драгоценности… Шикарно отбить любовницу у спеца… Но когда сядешь на скамью подсудимых, на меня не рассчитывай.
Кудрин обернулся и поглядел на Елену так, словно впервые увидел женщину, с которой прожил много лет.
— Никогда не думал, что ты так ограниченно злобна, — сказал он, подчеркивая с каким-то удовольствием обидные слова. — Стоит слегка поскрести — и из-под партийного билета, из-под тоненькой пленки заученных истин вылезает самая обыкновенная баба.