Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы
Шрифт:
В конце второй недели Антон как-то разговорился с ним.
— Гляжу я на тебя, — надломленным голосом сказал монтер, теребя худыми пальцами одеяло, — и дивлюсь. Какой тебя леший сюда занес? Попал, должно, от дурости. Как тебя с такой головой угораздило шкатулку ломать? А?
Антон вспыхнул.
— Да говорю ж тебе, что и не думал я красть. Только в секрете все и дело. А хозяина и принеси в самую минуту. Ну, известное дело, — испужался. Разве его уверишь, что мне его золото ни к чему. Два года ведь жил,
Антон заволновался и, размахивая руками, стал рассказывать монтеру, как он возился с машинками. Монтер слушал внимательно, впалые щеки порозовели.
— Вон как! — сказал он, — я тоже по этой части шел, при дядьке работал, электромонтерствовал. Хорошо жилось, да компания подкузьмила. То конфеты, то в кину. Так и начал понемножку по квартирам, где с дядькой работали, тырить что придется. А сорвался на часах, что у одного доктора со стола угреб.
— Ты что ж, значит, электричество проводил?
— Всяко бывало. Последнее время мы больше радио устанавливали, — мечтательно ответил монтер.
Антон быстрым движением вцепился ему в руку.
— Радио? — закричал он, — ты радио умеешь делать?
— А что? Ты спятил, что ли? — вырвал руку с недоумением монтер.
Антон смотрел на него, дрожа от волнения и неожиданности.
— Ты и приемники умеешь делать? Настоящие, чтоб слышно было?
— Вот хазина соломенна! — сказал монтер усмехаясь, — а что ж ты думал, все такие святые дурачки, как ты? Я, брат, с усилителями умею работать, — закончил он с гордостью.
— А что для него нужно… для приемника? — почти задохнувшись восторгом, спросил Антон.
Монтер посмотрел на него пристально.
— Да ты никак и вправду рехнулся? Зарядил, как попка… приемник… приемник. Может, здесь хочешь поставить приемник, с Лиговки от шпаны каблограммы с поздравлением получать? Вот стоеросовый! Иди к черту! Я спать буду, — он отвернулся к стене и натянул на нос одеяло.
Но на следующее утро Антон снова взялся за соседа.
— Монтер, а монтер!.. А ты слыхал, как оно разговаривает?
— Кто?
— Ну радио.
— Опять ты с радио!.. Ясное дело, слыхал. Москва поет, а тут тебе в трубке как рядом. И пение и музыка. Балалайка здорово шпарит.
Антон шагнул к приятелю. Лицо у него налилось румянцем, и он тихо сказал:
— Монтер… давай делать приемник.
— Здесь? Да ты поди к доктору. Вот орясина! — рассмеялся монтер, но глаза его тоже зажглись странными искрами. — Как ты его сделаешь? Матерьял нужен, деньги нужны.
— Сколько?
— Рублей восемь. Приемник — он чепуху стоит, а трубки сам не сделаешь, покупать надо. Если б на воле, с телефона бы срезал где, а тут не возьмешь.
Антон задумался.
— А хорошо бы сделать. Сидим мы тут как
— Да что ты прилип, как банный лист. Я сделать не прочь. Достань деньги, сделаю, — и монтер раздраженно отошел.
Эту ночь Антон не спал. Вертелся на койке и томительно думал. Под утро уже лукаво улыбнулся и уснул.
Перед обедом, по выходе из мастерской, он торжественно показал монтеру пустую консервную коробку, привязанную на веревке к короткой палке. На коробку была наклеена бумага, а по ней крупно выведено: «Граждане, положите сколько можете, для заключенных детей на радиоприемник».
— Что ж ты с этим делать хочешь? С луны деньги удить? — засмеялся монтер.
Антон молча подтащил его к окну, выходившему на улицу.
— Буду спускать в форточку, как кто идет. Двое обругаются, третий даст.
— Вот черт, — хмыкнул монтер, — и придумал же! Орясина орясиной, а обмозговал. Пробуй!
Коробка скользнула в форточку и сползла вниз к носу какого-то прохожего. Наступила тишина, шаги оборвались, и вдруг послышалась крепкая ругань.
— Не выйдет, — сказал монтер, сразу угаснув, — брось!
— Говорю, выйдет! Вот еще кто-то идет.
Снова закачалась коробка. После тишины с улицы донесся женский смех и голос: тащите.
Коробка взвилась. На дне ее лежал двугривенный.
— Я тебе говорил, что есть люди на свете, — убежденно сказал Антон.
Пять дней Антон и монтер проводили свободное от занятий время у окна, вылавливая пожертвования. Дело шло с переменным успехом.
Опять многие ругались, какой-то прохожий даже оборвал коробку и пришлось привязывать другую, но все же под конец собралось четыре рубля тридцать копеек.
Мало-помалу другие обитатели реформаториума тоже ввязались в Антонову затею, сперва с насмешками и руганью, но понемногу интерес к говорящей музыке, о которой многие слыхали впервые, затянул их всерьез.
У коробки установились дежурства.
Вечерами ребята собирались у койки монтера и, сопя от напряжения, слушали спутанные объяснения мальчика и разглядывали неуклюжие чертежики схем, нахимиченные карандашом на лоскутах бумаги.
Жесткоглазый парнишка Судков, привыкший главенствовать над всеми, хотел было отобрать собранные деньги, но ребята подняли бузу и пригрозили, что накроют всем гуртом и забьют до смерти.
Затея Антона привлекала все новых и новых сторонников.
— Конечно, здорово! — говорили ребята, — все одно вечером слоны слоняем, сами себе надоели, а тут такая штука — и поет тебе, и играет.