Собрание сочинений. т.2.
Шрифт:
В одном месте дорога проходила через песчаный бугор, почва здесь была как будто покрыта толстым слоем мелкой муки, в которой вязли ноги. Мадлене доставляло удовольствие идти по самому глубокому песку. Она пронзительно вскрикивала, чувствуя, как засасывает ее ботинок, старалась делать большие шаги и смеялась оттого, что была не в силах двинуться вперед, — зыбучие пески удерживали ее. Так могла бы забавляться двенадцатилетняя девочка.
Дальше дорога поднималась вверх, резко петляя между лесистыми пригорками. После тенистых рощ Онэ эта часть долины поражает своей дикостью и заброшенностью; кое-где одиноко вздымаются мрачные серые утесы, трава на косогорах выжжена солнцем, в оврагах буйно разросся колючий
Вся еще трепещущая от беготни и смеха, Мадлена доверчиво опиралась на Гийома. Он чувствовал, как ее теплая рука сжимает его руку. В это мгновение он понял, что эта женщина принадлежит ему, что непреклонность ее чисто рассудочная, а за нею скрывается слабое, нуждающееся в ласке сердце. Устремляя на него взгляд, Мадлена смотрела с нежным смирением, с покорной улыбкой. Она сделалась мягкой и кокетливой; точно стыдливая нищенка, вымаливала она любовь Гийома. Усталость, сладостная нега тенистых рощ, пробудившиеся во всем ее существе молодые силы, дикость окружающей природы — все рождало в ней любовное волнение, то томление чувств, которое нередко бросает в объятия мужчины самых гордых женщин.
Они медленно поднимались по дороге. Порой, поскользнувшись на камне, Мадлена цеплялась за плечо своего спутника. В ее движении была скрытая ласка, оба они понимали это. Теперь они уже не разговаривали, а только обменивались улыбками. Им достаточно было этого немого языка, чтобы передать то единственное чувство, которое переполняло их сердца. Лицо Мадлены под маленьким зонтиком было прелестно; серебристо-серые тени скользили по этому нежному бледному лицу; вокруг рта порхали розовые блики, и в уголке губ, на щеке, Гийом заметил такое нежное сплетение голубоватых жилок, что ему безумно захотелось поцеловать это местечко. Но он был робок и все не решался, а потом они достигли вершины холма, где перед ними внезапно предстало все обширное плато, и нашим путникам показалось, что они уже ничем не защищены от посторонних взглядов. Все вокруг было тихо, пустынно, но они испытывали невольный страх перед этим огромным пространством. Исполненные непонятной тревоги и смущения, они отстранились друг от друга.
Дорога здесь проходит по гребню холма. Слева видны квадраты клубники, тянутся бесконечные, уже опустевшие хлебные поля, теряясь где-то на горизонте, и среди их необозримого простора кое-где торчат редкие деревья. А там, вдали, черная полоса Верьерского леса окаймляет небо траурной лентой. Справа возвышенность расступается, открывая разнообразный ландшафт; вначале идут черные и бурые земли, огромные массивы пышной зелени; дальше цвета и линии становятся менее определенными, пейзаж словно растворяется в голубоватом воздухе, невысокие бледно-фиолетовые холмы сливаются с нежно-желтым небом. Беспредельная ширь, бескрайнее море холмов и долин, лишь кое-где виднеются белые пятна домов и темные островки тополевых рощ.
Мадлена остановилась, серьезная и задумчивая, перед этой беспредельностью. Лениво струились теплые потоки воздуха, со дна лощины медленно поднималась гроза. Солнце уже исчезло за плотной влажной дымкой, но с горизонта, со всех сторон, наползали тяжелые серые с медным отливом тучи. Лицо Мадлены вновь стало суровым и замкнутым; она как будто забыла о своем спутнике и с жадным вниманием смотрела на раскинувшуюся перед ней равнину, словно все вокруг было ей хорошо знакомо. Затем она перевела взгляд на мрачные, нависшие тучи и, казалось, погрузилась в жгучие и мучительные воспоминания.
Стоя в нескольких шагах от Мадлены, Гийом тревожно наблюдал за ней. Он чувствовал, как с каждым мгновением пропасть
Она, несомненно, знала эти места; возможно, некогда она бывала здесь со своим любовником. Гийом умирал от желания расспросить ее, но не осмеливался прямо заговорить о том, что его тревожило, — он боялся услышать правду, которая ранила бы его любовь. Все же он не удержался и нерешительно спросил:
— Вы бывали здесь, Мадлена?
— Да, — отрывисто ответила она, — много раз… Но нам надо спешить, того и гляди дождь пойдет.
Они снова тронулись в путь и шли на некотором расстоянии друг от друга, погрузившись в свои мысли. Так они подошли к дороге, тянувшейся вдоль крепостного вала. Здесь, на лесной опушке, находился ресторан, куда Мадлена вела своего спутника. Стены этого уродливого квадратного строения почернели и потрескались от непогоды; со стороны леса, за домом, живая изгородь окружала своеобразный двор, засаженный тощими деревьями. К изгороди примыкали пять или шесть беседок, увитых хмелем, — отдельные кабинеты кабачка; грубо сколоченные деревянные скамьи и столы были врыты в землю; на столах виднелись красноватые круги от стаканов.
При виде Мадлены хозяйка, толстая, грубоватая женщина, удивленно вскрикнула:
— А, вот и вы! А я уж думала, вас в живых нет. Больше трех месяцев не показывались… Как поживаете?..
В этот момент она увидела Гийома и удержалась от другого вопроса, который готов был сорваться у нее с языка. Она как будто даже была недовольна присутствием незнакомого ей молодого человека. Гийом заметил ее удивление и подумал, что она, несомненно, ожидала увидеть кого-то другого.
— Так, так, — снова заговорила кабатчица, сразу став более сдержанной, — вы, верно, хотите пообедать? Сейчас вам накроют в беседке.
Мадлену нисколько не смущала дружеская фамильярность кабатчицы. Она сбросила с плеч шаль, сняла шляпку и направилась с вещами в комнату на первом этаже, которую обычно сдавали на ночь задержавшимся на прогулке парижанам. Она чувствовала себя здесь как дома.
Гийом вышел во двор и долго прохаживался мимо беседок, не зная, куда себя девать. Все в гостинице — и судомойка, и даже дворовая собака — радовались приходу Мадлены, а на него никто не обращал ни малейшего внимания.
Мадлена вернулась, на губах ее вновь играла улыбка. На мгновение она задержалась у порога; в последних лучах заката четко обрисовывалась ее гибкая фигура, хорошо развитая грудь и широкие плечи, пламенели ее непокрытые волосы, оттеняя мраморную белизну кожи. Молодой человек бросил исполненный тревожного восхищения взгляд на это полное жизни прекрасное создание. Тот, другой, без сомнения, не раз видел, как она стояла, улыбаясь, на этом пороге. Эта мысль причиняла Гийому мучения, он испытывал неудержимое желание заключить Мадлену в свои объятия, приткать к груди так, чтобы она забыла и этот дом, и этот двор, и эти беседки и думала только о нем одном.
— А ну, давайте живо обед! — весело крикнула молодая женщина. — Мари, наберите-ка большое блюдо клубники… Ох, как я проголодалась!
Она и думать забыла о Гийоме. Разыскивал, где им накрыли стол, она заглядывала во все беседки. Наконец она заметила белую скатерть.
— Э, нет! Вот еще новости! — воскликнула она. — На эту скамью я не сяду: она вся утыкана огромными гвоздями, — в прошлый раз я порвала платье… Перенесите-ка приборы сюда, Мари.
Служанка еще не успела поставить тарелки, а Мадлена уже сидела за столом, покрытым белой скатертью. Тут она вспомнила о Гийоме и заметила, что он стоит в нескольких шагах от нее.