Собрание сочинений. т.2.
Шрифт:
И он показал ему свой кивер с раздробленным козырьком.
— Пуля пробила бы только маленькую дырочку. Теперь же мне придется покупать новый кивер, а все эти вещи страшно дороги.
— Вы не можете сказать мне… — начал было Мариус.
Но Совер не дал ему договорить. Он отвел его в сторону, надел изуродованный кивер и спросил:
— Скажите откровенно, такой головной убор очень безобразит меня?.. А! Проклятые республиканцы! Я заставлю их дорого заплатить за этот удар.
Мариус воспользовался паузой, последовавшей за гневной тирадой Совера, и задал наконец свой вопрос:
— Что здесь произошло?
—
Когда Мариус уже уходил, Совер схватил его за пуговицу пальто.
— А все-таки, — сказал он слабеющим голосом, — меня очень расстроила смерть этого бедняги… Может быть, и не он бросил в меня камень… О, будь я уверен, что это он!.. Кровь на мостовой как-то странно подействовала на меня… Но что поделаешь, порядок…
Молодой человек не дослушал разглагольствований бывшего грузчика и побежал к брату, поджидавшему его неподалеку. Полученные от Совера сведения глубоко огорчили Мариуса. Пролитая кровь неминуемо падет на головы тех, кто ее пролил.
— Ну что? — спросил Филипп.
Мариус ответил не сразу. Как сообщить брату о том, что здесь произошло? Ведь это неизбежно вызовет вспышку гнева. В молчании они сделали несколько шагов.
— Ты не отвечаешь, — мрачно промолвил Филипп. — За этими телегами лежат убитые, не так ли?
— Нет, — прошептал Мариус, решившись наконец сказать правду. — Убит только один рабочий.
— Да разве важно, сколько их, — резко перебил республиканец. — Теперь мне ясен мой долг… Борьба неизбежна. Не уговаривай меня больше спокойно отсиживаться дома. Это было бы трусостью. Я и так слишком долго колебался… Я иду к тем, кого поклялся защищать в минуту опасности.
Братья дошли до бульвара Сен-Луи. Огромная толпа загородила им путь. Вот здесь-то и бушевало пламя мятежа.
XV
Матеус окончательно все портит
Делегатам удалось проникнуть к правительственному комиссару, но они добились только письма, в котором тот удовлетворял требования рабочих о десятичасовом рабочем дне. Однако было уже слишком поздно. Тщетно делегаты показывали письмо рабочим, попадавшимся им навстречу. Все взывали к мести. «Кровь за кровь!» — заявлял народ.
Впрочем, как это часто бывает, очень многие не имели ни малейшего представления о том, чем вызваны приготовления к бою. Большинство горожан не знало, какую цель преследуют мятежники. Свирепая ярость носилась в воздухе; этого было достаточно. На улицах били сбор, и национальные гвардейцы торопились на свои посты, а марсельцы в недоумении спрашивали, против какого же врага вооружается город. Узнав, что этот враг — народ, рота, состоявшая из грузчиков, отказалась выступать. Надежды реакционеров рухнули: рабочие не желали стрелять в рабочих.
Народ восстал — вот единственное, в чем толпа была уверена. Почему он восстал, чего он добивался? На эти вопросы никто не мог ответить. Сами рабочие, движимые теперь одним лишь гневом, не помнили больше о том, что привело их к зданию префектуры.
Королевская площадь, переименованная в феврале в площадь Республики, стала центром волнений. На ней расположилось несколько республикански настроенных рот национальной гвардии. Как только слух о баррикадных боях на улице Палю дошел до городского бульвара и Канебьер, рабочие толпой направились к этим ротам. Они хотели узнать, выступят ли те против народа. Вскоре на площади собралась большая толпа. Рабочие с гневными возгласами рассказывали о событиях этого утра; называли имена тех, кто был убит и ранен войсками национальной гвардии. Это будоражило присутствующих. Смятение все возрастало. Однако толпа не двигалась; рабочие только кричали и требовали мести. Чтобы вспыхнуло открытое восстание, нужен был какой-то новый толчок.
В эту минуту на площади появился генерал, командовавший войсками национальной гвардии. Он попытался успокоить толпу и склонить ее к миру.
Генерал этот не пользовался популярностью. Справедливо или нет, но его считали врагом республики. Как на грех весь его штаб целиком состоял из реакционеров. Народ не знал этого генерала и, ослепленный гневом, взвалил на него ответственность за все происшедшие несчастья. Никто не заметил его отчаяния, когда на улице Сен-Ферреоль солдаты, не дожидаясь приказа, едва не пустили в ход штыки. Как только генерал появился на площади, его окружила толпа ожесточенных людей. Они осыпали его оскорблениями, обвиняя во всех печальных событиях этого утра. Генерал сохранял внешнее спокойствие. Он не пытался защищаться и, обещая народу, что все его требования будут удовлетворены, заклинал не вызывать еще больших бедствий. Однако республиканские роты были вынуждены прийти к нему на помощь. Генерал удалился, продолжая громко и твердо призывать к миру. После его ухода волнение еще усилилось.
Наконец появился полицейский комиссар и скомандовал толпе разойтись. В то же время национальная гвардия получила приказ занять посты на Канебьер. Одна рота перегородила улицу поперек, другая заняла левый тротуар. Но это только переместило центр волнений. Бульвар Сен-Луи и Канебьер были наводнены народом. Ежеминутно все новые и новые группы людей прорывались сквозь цепь гвардейцев. Давка стала невыносимой, крики все более яростными. Достаточно было малейшей искры, чтобы произошел взрыв. Вдруг по бульвару Сен-Луи пронесся страшный крик. Со стороны улицы Обань появился кортеж с телом рабочего, убитого на улице Палю. Во главе кортежа шел Матеус. Он разорвал на себе одежду, чтобы рабочие подумали, будто произошла рукопашная схватка. Черный от пыли, он шел в первом ряду, и его рыжий парик сотрясался от громких воплей. Следом за Матеусом четверо рабочих несли труп. Это было отвратительное зрелище: свесившиеся руки и ноги убитого раскачивались, голова его была откинута назад, в ней зияла страшная рана — пуля снесла половину щеки. За ними шла обезумевшая горсточка защитников баррикады, которых Матеус бешено гонял по улицам. Глаза у них вылезали из орбит. Сиплыми, душераздирающими голосами они кричали: «Месть! Месть!»