Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы
Шрифт:
Слушая его, Закис не мог удержаться от смеха: слишком ясен был смысл этой махинации.
— Ругайтесь и деритесь, как хотите, дело ваше, но обязательства выполнять все равно придется. А перегородки, что вы поставили за вчерашний день в своем доме, никого не обманут. Хозяйство хозяйством и осталось.
Лишь поздно вечером возвратился он в усадьбу Лиепниеки, где временно жил со всей семьей. Но и там ему не дали покоя: старый Лиепинь, карауливший его чуть не с обеда, явился с жалобами. Вот беда, — две коровы у него остались яловыми, и нет никакой возможности справиться с поставкой молока. Нельзя ли сделать так, чтобы с этих двух коров ничего не сдавать? Опять назначили ему ремонтировать участок дороги —
Нелегко было в то время управлять волостью.
Главное, что помогало Закису разбираться в обстановке, это мысль о том, что он должен соблюдать интересы всего народа. Возможно, что именно за это кое-кто его ненавидел, но больше было таких, которые уважали его за неподкупность, за справедливость. Только жена дома ворчала: как взялся за волостные дела, так совсем забросил свое хозяйство. Это вот была сущая правда, но тут Закис пока ничем не мог помочь.
В частом ельнике, близ большака, на стволе срубленного дерева сидели Зиемель и Макс Лиепниек. Отсюда они могли видеть дорогу метров на триста в ту и другую сторону. Зиемель был одет, как лесник, только вместо двустволки у него был автомат немецкого образца, спрятанный под зеленым суконным полушубком. Макс Лиепниек — в стоптанных сапогах, серых, домотканного сукна брюках и теплом пиджаке, в заношенной ушанке — походил на обыкновенного лесоруба. Но что-то дикое, не то волчье, не то кабанье, было в их лицах, обросших щетиной.
— Еще одна машина, — угрюмо сказал Зиемель, глядя на грузовик, который приближался по дороге. За рулем сидел сержант, рядом с ним спокойно покуривал папироску молодой лейтенант.
— Проклятые, — прошипел Лиепниек. — Только двое. Можно прикончить без риска…
— Ах, как умно! Это все равно, что пальцем показать чекистам, где наша база. Завтра же нас облежат со всех четырех сторон и ликвидируют за полчаса. По такому снегу далеко не убежишь.
— Да нельзя же все смотреть да смотреть, — раздраженно перебил его Макс. — Мы сюда для чего пришли — воевать или регистрировать? Красные офицеры ездят взад и вперед мимо нашего носа, а мы укрылись в лесу и боимся поднять шум.
— И шуметь надо с расчетом, Максик, не всякая заваруха окупается. Сам должен видеть, чересчур много войск собралось. Когда станет потише…
— Тогда не в кого будет стрелять, — снова перебил его Макс.
— Для армии мы все равно не в счет. Ты что, хочешь у Шернера хлеб отнимать? А относительно того, в кого стрелять, не беспокойся — на наш век хватит. Только в нашей волости с сотню наберется, если считать всех активистов.
— А кто засел в наших родовых усадьбах, тех ты не считаешь? На твоей земле сейчас хозяйничают трое новоселов. В моей усадьбе — коннопрокатный пункт. Есть чему радоваться! Сам председатель волости со своей семьей изволил поселиться в моем доме. Все заразил своим пролетарским духом. Сколько времени мы еще будем это терпеть?
— Да что ты горячишься? Отлично сам знаешь, что не было приказа.
— А если я без приказа пущу в ход винтовку, что мне будет? Командир дивизии расстреляет?
— Расстрелять не расстреляет, а от командования батальоном, наверное, отстранит. Не понимаю — чего ты дергаешься? Через несколько месяцев, как только стает снег, мы перейдем к активным выступлениям. До тех пор надо все разведать… составить списки.
— И спокойненько наблюдать, как они хозяйничают в моем родном доме! Толстошкурый ты, Зиемель. Очень жаль, что именно у меня такой командир полка.
Зиемелю надоели истерические сетования Макса.
— Ты что думаешь,
— Слушаюсь, господин командир полка, — иронически ответил Макс. — Каковы будут ваши приказания?
— На базу пора — вечер уже.
Они встали и скрылись в лесу. Километрах в двух от большака в чаще были устроены три землянки, так искусно замаскированные, что незнающий человек мог несколько раз пройти над ними и ничего не заметить.
В «батальоне» Макса Лиепниека было сорок шесть человек — бывшие айзсарги, шуцманы, несколько крупных землевладельцев с сыновьями и один-два дезертира, испугавшихся призыва в Красную Армию. Большинство из них работали в оккупационных учреждениях, предавали советских активистов, участвовали в карательных экспедициях и массовых убийствах. Не удивительно, что теперь они боялись показаться дома и прятались в лесу. За них и Зиемель и Макс были спокойны — эти не уйдут, если даже их гнать. Зато их весьма тревожили дезертиры. Поскольку война близилась к концу, они становились все беспокойнее и задумчивее, и, чтобы удержать их в банде, оставалось одно средство — как можно скорее скомпрометировать их. Тому, кто запачкал руки в крови, нельзя больше убежать из банды.
Вернувшись на базу, Макс Лиепниек свернул к большой землянке, во вторую «роту». Это был настоящий подземный лабиринт с несколькими запасными выходами. Постели были устроены на двухъярусных нарах. Посредине стояли стол и несколько скамеек вокруг него. В позеленевшем медном шандале горела свеча. На Макса из всех углов глядело с ожиданием и любопытством множество глаз. Только один, совсем молодой паренек, продолжал, не оглядываясь, подметать пол. Это был Адольф Чакстынь, живший раньше в батраках у Лиепниеков, которого Максу удалось в 1944 году запугать рассказами о «большевистских ужасах»; сам не понимая, чего боится, Чакстынь убежал за хозяином в лес и вступил в банду. Здесь на него взвалили самую грязную и тяжелую работу, и он безропотно исполнял все, что ему приказывали остальные бандиты. Чтобы поддерживать в нем дух покорности на должном уровне, время от времени Макс или «командир роты» пугали Чакстыня новыми страшными сказками: объявляли, например, что в волости повешены все молодые мужчины, а тому, кто укажет, где находится Чакстынь, обещано вознаграждение, потому что чекисты усиленно разыскивают именно его.
Макс и на этот раз не обошелся без запугиванья.
— Счастливый ты, Чакстынь, — начал он, садясь за стол. — Твоих родителей вчера сослали в Сибирь, а ты у нас как сыр в масле катаешься.
— Неужто сослали? — изменившись в лице, прошептал парень и выронил веник.
— Сослали. Да ты не очень-то горюй. Это ненадолго.
Потом Макс обернулся к остальным и сказал торжественным тоном:
— Не долго теперь осталось сидеть в лесу. Прошлой ночью была радиопередача из Лондона. К весне события развернутся. Англичане скажут свое слово в Курземе. В Швеции уже укомплектовано несколько английских дивизий.
— Так, так, — бандиты переглянулись и многозначительно кивнули друг другу. — Понятно. Не хотят пустить большевиков в Курземе. Ведь англичане очень заинтересованы в Балтийском море.
— И даже весьма заинтересованы! — подтвердил Макс. — Если красные начнут напирать и немецкая армия отступит, английский экспедиционный корпус тотчас высадит десант на курземском побережье и двинется на Ригу. Мы должны будем поддержать эту операцию с тыла.
— Хоть бы скорее, — вздохнул какой-то кулак. — Не такое уж удовольствие жить в лесу. Опротивели эти землянки. Ни жены у тебя, ни поесть по-людски… Попариться и то негде.