Собрание сочинений. Том 11
Шрифт:
С установлением теплой и сырой погоды снова распространились заболевания, обычные для весенней и летней поры в Крыму. Холера и перемежающаяся лихорадка опять появились в лагере союзников; пока эпидемия еще не очень сильна, но достаточна для того, чтобы служить предупреждением на будущее. Миазмы, исходящие от массы разлагающихся трупов, которые по всему Херсонесу захоронены на глубине лишь нескольких дюймов, дают себя чувствовать. В то же время и моральное состояние осаждающей армии далеко не удовлетворительное. После перенесенных ею трудностей и опасностей беспримерной зимней кампании, известный порядок и боевой дух среди солдат удавалось поддерживать благодаря наступлению весны и неоднократным обещаниям быстрого и победоносного окончания осады; но день проходил за днем, не принося никаких успехов, между тем как русские продвигались за свои линии и возводили редуты на территории, за которую ведут борьбу обо стороны. Зуавы вышли из повиновения и вследствие этого были брошены на бойню на Сапун-горе 23 февраля. После этого союзные генералы стали проявлять некоторую подвижность — активностью это назвать нельзя; однако никакой определенной цели не ставилось, никакого твердого плана последовательно в жизнь не проводилось. Мятежный дух среди французских солдат по-прежнему сдерживался благодаря тому, что русские своими постоянными вылазками не давали им покоя, и благодаря началу второй бомбардировки, которая на этот раз, казалось, должна была наверняка закончиться феерией общего штурма. Но последовало жалкое фиаско. После этого начались медленные, тяжелые, не приносившие ощутимых успехов инженерные атаки, необходимые для поддержания духа солдат. Солдатам скоро надоели эти ночные схватки в окопах, в которых гибли сотни людей без всяких видимых результатов. Снова стали требовать штурма, и снова Канробер вынужден был дать обещания, заранее зная, что выполнить их невозможно. Пелисье спас его от повторения сцен
Мы уже раньше указывали на некоторые странные обстоятельства, связанные с назначением Пелисье [См. настоящий том, стр. 253–254. Ред.]. Здесь, однако, необходимо отметить еще один момент. Когда началась война, главное командование было поручено Сент-Арно, бонапартистскому генералу par excellence [по преимуществу, в истинном значении слова. Ред.]. Он оказал своему императору услугу тем, что вскоре умер. Его преемником не был назначен ни один из бонапартистов первого ранга: ни Маньян, ни Кастеллан, ни Роге, ни Бараге д'Илье. Прибегли к Канроберу, человеку менее крепкой и не столь старой бонапартистской закваски, но с большим африканским опытом. Теперь, когда командование опять меняется, бонапартисты du lendemain [завтрашнего дня. Ред.] так же исключаются, как и бонапартисты de la veille [вчерашнего дня. Ред.], и этот пост передаётся простому африканскому генералу, лишенному какой-либо определенной политической окраски, но имеющему за собой долгие годы военной службы и известному в армии. Не приведет ли неизбежно эта нисходящая линия к Шангарнье, Ламорисьеру или Кавеньяку, то есть за пределы рядов бонапартизма?
«Неспособность заключить мир, так же как и вести войну, — таково наше положение!» — заметил несколько дней тому назад один французский государственный деятель, вся судьба которого связана с режимом империи. Его правоту доказывает каждый шаг реставрированной империи, включая назначение Пелисье.
Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом 24 мая 1855 г.
Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 243, 29 мая 1855 г. и в газете «New-York Daily Tribune» № 4414, 12 июня 1855 г. в качестве передовой
Печатается по тексту «Neue Oder-Zeitung», сверенному с текстом газеты «New-York Daily Tribune»
Перевод с немецкого
К. МАРКС
ПАРЛАМЕНТСКАЯ РЕФОРМА. — ПЕРЕРЫВ И ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ВЕНСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ. — ТАК НАЗЫВАЕМАЯ ИСТРЕБИТЕЛЬНАЯ ВОЙНА
Лондон, 26 мая. Относительно созванного Пальмерстоном позавчера перед заседанием палаты общин Comite du Salut Ministeriel [комитета спасения министерства. Ред.] стали известны некоторые подробности, которые характеризуют парламентский механизм и позицию различных фракций, давших министерству большинство в 100 голосов. Пальмерстон с самого начала угрожал отставкой, если предложение Дизраэли будет принято. Он угрожал перспективой создания министерства тори. Так называемые радикальные парламентарии, poor fellows [бедняги. Ред.], начиная с 1830 г. пользуются привилегией видеть, как над ними нависает эта последняя страшная угроза каждый раз, когда они начинают бунтовать. И каждый раз эта угроза приводит их к повиновению. А почему? Потому что они боятся массового движения, которое Неизбежно при министерстве тори. До какой степени верно это утверждение, доказывает признание одного радикала, который в настоящий момент сам является министром — правда, всего лишь министром королевских лесов — сэра Уильяма Молсуорта. Пост этот вполне подходит человеку, который от рождения обладает талантом из-за деревьев не видеть леса. Как депутат от Саутуарка, одного из районов Лондона, он получил приглашение от своих избирателей присутствовать на публичном митинге, организованном в прошлую среду в Саутуарке. (NB: на этом митинге, как и на большинстве митингов, происходивших до сих пор в различных частях страны, была принята резолюция, гласившая, что требование административной реформы без предварительной парламентской реформы является фикцией и обманом.) Молсуорт на митинг не явился, однако прислал письмо, и в этом письме он, радикал и член кабинета министров, писал: «Если предложение г-на Дизраэли пройдет, необходимость административной реформы станет еще очевидней». Это «очевидно» означало: если тори образуют министерство, движение в пользу реформы примет серьезный оборот. Однако угроза отставки не являлась главным козырем Пальмерстона. Пальмерстон намекнул на роспуск парламента и на участь, которая постигнет многих несчастных депутатов, купивших себе всего три года назад ценой огромных жертв места в «достопочтенной палате». Этот довод оказался решающим. Речь шла уже не об его отставке. Вставал вопрос об их отставке.
Хотя Пальмерстон и обеспечил себе большинство в 100 голосов против предложения Дизраэли, угрожая одним своей отставкой, а другим — их изгнанием из палаты общин, открывая одним перспективы мира, а другим — перспективы войны, реставрированная коалиция сейчас же снова распалась и как раз в момент исполнения перед публикой заранее подготовленной комедии. Заявления, которые министры были вынуждены сделать в ходе дебатов, нейтрализовали заявления, сделанные ими en petit comite [в узком кругу. Ред.]. Цемент, скреплявший друг с другом несговорчивые фракции, искрошился не от урагана, а от парламентского ветерка. Дело в том, что Робак на вчерашнем заседании запросил премьер-министра по поводу слухов о возобновлении Венской конференции. Он хотел знать, поручено ли английскому послу в Вене принять участие в этой конференции. Между тем Пальмерстон, как известно, с момента возвращения из Вены незадачливого дипломата Рассела отклонял всякие дебаты о войне и дипломатии под предлогом, что не следует мешать «хотя и прерванной, но отнюдь не закончившейся Венской конференции». В прошлый понедельник Милнер Гибсон взял обратно, вернее отложил свое предложение, потому что, согласно заявлению благородного лорда, «вопрос о конференции
Однако с понедельника, когда Пальмерстон удостоил парламент этими откровениями, произошли большие изменения. Между Пальмерстоном от понедельника и Пальмерстоном от пятницы встали предложение Дизраэли и день дебатов по поводу этого предложения; Дизраэли мотивировал свое предложение опасениями, что министерство во время перерыва заседаний палаты может «втянуть страну в позорный мир», подобно тому как в период пребывания у власти Абердина она была «втянута» в позорную войну. Судьба голосования зависела, таким образом, от ответа Пальмерстона на запрос Робака. Пальмерстону нельзя было в данный момент вызывать призрак Венской конференции и заявлять палате, что в Вене решают, в то время как в залах св. Стефана [162] обсуждают, что здесь предполагают, а там располагают. Он тем более не мог этого сделать, что Рассел лишь накануне отрекся от Австрии, от проектов мира и от Венской конференции. Поэтому Пальмерстон ответил Робаку: Венская конференция не возобновилась и английский посол не получал разрешения присутствовать на какой-либо новой конференции без специального указания Даунинг-стрит. После этого, горя негодованием, выступил Милнер Гибсон. Несколько дней тому назад благородный лорд заявил, что конференция только отложена, и что Уэстморленд имеет неограниченные полномочия для ведения переговоров. Разве эти полномочия у него отняты, и когда? — Полномочия! — ответил Пальмерстон, — его полномочия так же неограничены, как и прежде, но он не имеет права ими пользоваться. Обладать полномочиями и иметь право ими пользоваться — это не одно и то же. Ответ Пальмерстона на запрос Робака разорвал узы, связывавшие министерство с окрепшей благодаря пилитам партией мира a tout prix [любой ценой. Ред.]. Между тем это было не единственное и не самое важное «недоразумение». Позавчера Дизраэли в течение нескольких часов мучил и пытал Рассела, колол его раскаленными булавками. Одной рукой Дизраэли показывал на риторическую львиную шкуру, в которую этот виг-ацтек имеет обыкновение облачаться, другой — на гуттаперчевого крохотного человечка, который скрывается за этой шкурой. Хотя Рассел благодаря своему долголетнему парламентскому опыту и авантюрам так же защищен против резких выражений, как и неуязвимый Зигфрид от ран, все же он не смог сохранить спокойствие при таком беспощадном разоблачении его подлинного «я». Он строил гримасы во время речи Дизраэли. Он беспокойно ерзал на своем месте, когда после Дизраэли выступал со своей проповедью Гладстон. Как только Гладстон сделал риторическую паузу, Рассел встал, и только смех палаты напомнил ему, что его очередь еще не настала. Наконец, Гладстон закончил свою речь, и Рассел смог излить свою душу. Рассел рассказал палате все, что он благоразумно скрыл от князя Горчакова и г-на Титова. Россия, «честь и достоинство» которой он отстаивал на Венской конференции, представлялась ему теперь державой, которая безудержно стремится к мировому господству, которая заключает договоры, чтобы создавать предлоги для завоевательных войн, и ведет войны, чтобы отравлять атмосферу договорами. Не только Англия, но и Европа, по его мнению, находится под угрозой, и нет иного выхода кроме истребительной войны. Он намекнул также на Польшу. Короче говоря, венский дипломат превратился вдруг в «уличного демагога» (одно из любимых его выражений). Дизраэли искусно толкнул его на выступление в таком высокопарном стиле.
162
В помещении церкви св. Стефана (Вестминстерский дворец) с 1547 г. происходят заседания палаты общин.
Сейчас же после голосования взял слово сэр Джеме Грехом, пилит. Не ослышался ли он? Рассел объявил «новую войну» России, крестовый поход, войну не на жизнь, а на смерть, войну национальностей. Дело слишком серьезно, чтобы прекращать дебаты. Теперь-де больше, чем когда-либо, неясны намерения министров. Рассел счел, что после голосования он может, как обычно, сбросить львиную шкуру. Поэтому он решил не церемониться. Грехем, мол, его «ошибочно понял». Он желает лишь «безопасности для Турции». Вот видите, воскликнул Дизраэли, вы, которые, отвергнув мое предложение, сняли с министерства обвинение в «двуличности», полюбуйтесь теперь его искренностью! Этот Рассел после голосования отрекается от всей своей речи, произнесенной перед голосованием! Я поздравляю вас с вашим голосованием!
Палата не могла устоять перед таким «demonstratio ad oculos» [ «наглядным доказательством». Ред.]. Дебаты были отложены до окончания каникул в 'связи с троицей; победа, одержанная министерством, в одно мгновение была снова потеряна. Предполагалось, что комедия будет состоять лишь из двух актов и кончится голосованием. Теперь прибавился также эпилог, который угрожает стать более серьезным, чем основная часть представления. Парламентские каникулы позволят нам между тем проанализировать более подробно два первых акта. Это неслыханный факт в летописях парламента, чтобы дебаты принимали серьезный характер только после голосования. Парламентские битвы до сих пор обыкновенно кончались голосованием, как любовные романы — женитьбой.
Написано К. Марксом 26 мая 1855 г.
Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 245, 30 мая 1855 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
К. МАРКС
ПРЕДЛОЖЕНИЕ ДИЗРАЭЛИ
Лондон, 28 мая. Палате общин было предложено «разнообразное меню», по выражению элегантного Гладстона, — выбор между предложением Дизраэли и поправкой Беринга к предложению Дизраэли, между sous-amendement [дополнительной поправкой. Ред.] сэра У. Хиткота к поправке Беринга и contre-sous-amendement [контрпоправкой к дополнительной поправке. Ред.] г-на Лоу, направленной против Дизраэли, Беринга и сэра У. Хиткота. Предложение Дизраэли заключает в себе порицание министрам и адрес по поводу войны на имя короны: первое в определенной, второй в расплывчатой форме, оба соединены между собой доступной лишь для парламентского процесса мышления связью. Робкая форма, в которую облечен адрес по поводу войны, нашла скоро свое объяснение. Дизраэли опасался возмущения в собственном лагере. Один тори, маркиз Гранби, высказался против, другой, лорд Стэнли, высказался за него, но оба — как сторонники мира. Поправка Беринга была министерской. Она отвергает вотум порицания кабинету и принимает военную часть предложения в собственной терминологии Дизраэли, предпослав лишь слова о том, что палата «с сожалением убедилась, что Венская конференция не привела к прекращению военных действий». Беринг обдает сразу и теплом и холодом. «Сожаление» — для партии мира, «продолжение войны» — для партии войны и отсутствие определенных обязательств кабинета по отношению к обеим партиям — такова shell trap [ловушка, западня. Ред.] для голосов, как белых, так и черных, партитура для флейты и партитура для тромбона. Sous-amendement Хиткота завершает двусмысленную поправку Беринга чисто идиллическим оборотом, добавляя слова о том, «что палата все еще лелеет надежду» (sherishing — совершенно безобидное выражение), «что продолжающиеся совещания увенчаются успехом». Напротив, поправка Лоу объявляет переговоры о мире законченными вследствие отклонения Россией третьего пункта и обосновывает этим адрес по поводу войны на имя короны. Мы видим, что в эклектической поправке министерства обе части, которые она пыталась затушевать и нейтрализовать, мирно противостоят друг другу. Продолжение Венской конференции! — восклицает Хиткот. Никакой Венской конференции! — отвечает Лоу. Венская конференция и продолжение войны! — шепчет Беринг. Развитие темы этого терцета мы услышим через неделю, а пока вернемся к дебатам о предложении Дизраэли, по поводу которого в первый вечер выступили лишь три главные государственные персоны, Дизраэли, Гладстон и Рассел: первый остро и метко, второй — гладко и казуистически, третий — плоско и шумно.
Мы не согласны с упреком, что Дизраэли, выступая лично против Рассела, упустил из виду «суть дела». Тайны русско-английской войны следует искать не на театре военных действий, а на Даунинг-стрит. Рассел — министр иностранных дел в период получения тайных сообщений от петербургского кабинета, Рассел — чрезвычайный уполномоченный во время последней Венской конференции, Рассел — одновременно лидер палаты общин; он — живое воплощение Даунинг-стрит, он — его разоблаченная тайна. Не потому, что он душа министерства, а потому, что он его глотка.