Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
Тарталья. Ха! Бригелла! Мы, слава богу, не первый год знакомы. Ты же всегда был мне другом. Вспомни о золотых денечках в Венеции, когда в святом Самуэле [15] нам открывались дивные чудеса царства фей, — то-то мы оба напроказили, то-то повеселились от души! Девятьсот хохочущих физиономий, не отрываясь, жадно ловили каждый наш взгляд, каждое слово. С тех пор мы уныло бродили по свету, жалкие, неприкаянные, и даже если кое-где наши имена и были черным по белому пропечатаны в театральных программках, никто не верил, что это взаправду мы; боюсь, что и сегодня многие серьезные люди уже начали в нас сомневаться. Вот и подумай — если ты сейчас бросишь меня в подземелье, заживо упрячешь меня в могилу, получится, что ты похоронишь и мое «я», мой озорной характер, а вместе с ним нанесешь ущерб и себе; ты лишаешься самой надежной своей опоры, роя мне яму, в которую сам же и плюхнешься. Подумай хорошенько, мой милый, и лучше дай мне убежать.
15
…в
Бригелла. Ваше благородие! Совсем не к добру напомнили вы мне о тех давнишних временах, ибо как подумаю, с вашего позволения, о несравненном Дерамо [16] , которого вы с помощью своих коварных заклинаний из замечательного короля превратили в дикого оленя, так что бедняге пришлось потом пройти через гнусную оболочку какого-то нищего, чтобы с грехом пополам вернуть себе человеческий облик и сердце любимой женщины; как вспомню красавицу Земреду и несчастного Сайда, не говоря уже о короле Милло и принце Дженнаро [17] , - да, ваше сиятельство, как вспомню все это, так сразу и вижу, что вы с самых давних пор всегда были либо отъявленным негодником, либо ослом! Словом, ближе к делу! Еще не время играть басурманскую свадьбу со свекольным компотом и кушаньями из паленых мышей и ободранных кошек. Так что уж пожалуйте в башню, ваше благородие, и никакие мольбы и песни вам не помогут.
16
…о несравненном Дерамо… — Дерамо — главный герой пьесы К.Гоцци «Король-олень». Красавица Земреда и несчастный Саид — персонажи той же пьесы.
17
…о короле Милло и принце Дженнаро… — персонажи пьесы К.Гоцци «Ворон».
Тарталья (хватаясь за эфес шпаги). Как? Да как ты смеешь, холоп, предатель?! Ты что, забыл, что я министр? Обер-церемониймейстер?
Бригелла. Оставьте лучше вашу шпагу в покое, милый мой! Нынче совсем другие ветры подули. Сановных посланников вроде нашего Адолара награждают теперь совершенно особым образом — оглаживают по филейным частям, надворных советников вышвыривают за дверь, так что вполне возможно, что и ваше сиятельство, милости просим, получит несколько увесистых пинков, ежели по доброй воле само не заползет в подземелье. Покорнейше прошу взглянуть вон туда. (Указывает на стражников.) Это мои преданные слуги, славные ребята, добрые такие, и все с очень острыми алебардами, так что стоит мне, к примеру, крикнуть: «Руби!»…
Стражники угрожающе бросаются на Тарталью.
Тарталья. Стоп! Стоп! Довольно! Я уже иду, но бойся моей мести, злодей! Завтра Килиан будет правителем страны, и тогда тебе крышка. Меня с почестями выведут из подземелья, и тогда весь мир услышит, что ты — пошлый хам, ошибка природы, неудачная шутка словесности, ничтожество, которое только и нужно, что изничтожить!
Бригелла. Завтра — не сегодня, где вы завтра будете сидеть, ваше сиятельство, я не знаю, а вот сегодня милости прошу пожаловать в темницу.
В сопровождении стражи, окружившей Тарталью, Бригелла уходит.
Запущенный, заросший уголок английского парка с хижиной отшельника в дальнем конце, перед которой стоит каменный стол. Входит Родерих.
Родерих.
Ужель то я? И жив? И вижу свет? Куда, куда влечет меня безумство Любви поруганной? Ужель еще не сброшен Постылой жизни гнет? Ужель терзают По-прежнему меня шипы страданья? Так пусть же здесь любовный мой недуг Исторгнется на волю стоном муки, От коего сам воздух содрогнется, Умолкнет шелест листьев, звон ручьев, И все замрет! Пусть гибнет все живое Там, где любви страдание живет! Я буду звать Бландину — криком, ревом, Пусть громовым ударом разобьется Мой зов о стены этих черных скал, И потревожит сон их вековечный, И гулким эхом пророкочет в них! Бландина! — Словно смерть сама звучит В том имени насмешницы коварной, Врагини чувств, убивицы любви! Пусть даже соловьи, любви певцы, С ветвей безлистных падают, как камни, ЕдваО!.. Просто ума не приложу, куда подевался Труффальдино с завтраком. Если мне сейчас же не подадут чего-нибудь существенного на зубок, я и вправду могу ноги протянуть. Труффальдино! Эй, Труффальдино!
Запуганный Труффальдино боязливо выглядывает из кустов.
Похоже, он вообще сегодня про меня забыл? Только этого не хватало! Я столь плодотворно предавался утреннему отчаянию, что просто умираю от голода и жажды. Труффальдино! Эй, Труффальдино!
Труффальдино (с бутылью вина в оплетке и накрытой кастрюлькой осторожно выходит из кустарника). Вы позволите, мой господин? Смею ли я прервать вдохновенное неистовство вашего отчаяния?
Родерих. Ты же слышишь, я тебя зову. Время завтракать.
Труффальдино. Но вчера, когда я в этот же час осмелился встрять, как говорится, поперек стихов вашего сиятельства, вы соизволили за это рвение, столь повлиявшее на ваше вдохновение, надавать мне таких тумаков, что я подумал, может, и сегодня тоже…
Родерих. Дурак! Пора бы тебе научиться по настроению моих стихов определять, когда духовный голод сливается в них с физическим! Подавай завтрак!
Труффальдино (накрывает каменный стол салфеткой, ставит на него кастрюльку, бутылку вина, бокал и прочее). Господин придворный повар приготовил сегодня замечательные отбивные в подливкой из анчоусов, он говорит, что для поэта-отшельника это самое подходящее подкрепление сил, равно как и мадера.
Родерих. И он прав! Превосходно укрепляет дух, особенно после столь безутешного отчаяния. (Ест и пьет с большим аппетитом.)
Труффальдино. И как долго ваша милость намеревается пробыть в этой дикой, жуткой местности, удалившись от людского общества?
Родерих. Покуда продержится мое отчаяние и хорошая погода.
Труффальдино. Оно и впрямь — место для уединения вполне благоприятное: не слишком далеко, и замок принцессы под боком, да и оборудовано все очень удобно, и столик тут же, сразу можно и накрывать. Скалы, гроты, водичка плещется. Одно только нехорошо, ваша милость, — что вы так напрочь удалились от мира.
Родерих. Поэты любят уединение, а потому в летнее время охотно избирают себе местом пребывания поместья, парки, зоологические сады и тому подобные укромные уголки.
Поэт — он сам себе бескрайний мир, Что осиян души его зерцалом, Чей чистый блеск шлифует вдохновенье.В этой отшельнической пустыне я живу всецело божественным озарением моей любви, моей боли, моего безумия и могу быть твердо уверен, что до пяти часов пополудни, покуда не появятся первые гуляющие, никто не потревожит мой покой.