Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
Председатель комиссии повернулся в сторону невропатолога.
— Приведите Мерзлякова, — сказал Петр Иванович. Полусогнутого Мерзлякова привели. Председатель бегло взглянул на него.
— Экая горилла, — сказал он. — Да, конечно, держать таких нечего. — И, взяв перо, он потянулся к спискам.
— Я своей подписи не даю, — сказал Петр Иванович громким и ясным голосом. — Это симулянт, и завтра я буду иметь честь показать его и вам и хирургу.
— Ну, тогда оставим, — равнодушно сказал председатель, положив перо. — И вообще,
— Он симулянт, Сережа, — сказал Петр Иванович, беря под руку хирурга, когда они выходили из палаты. Хирург высвободил руку.
— Может быть, — сказал он, брезгливо морщась. — Дай вам бог успеха в разоблачении. Получите массу удовольствия.
На следующий день Петр Иванович на совещании у начальника больницы доложил о Мерзлякове подробно.
— Я думаю, — сказал он в заключение, — что разоблачение Мерзлякова мы проведем в два приема. Первым будет рауш-наркоз, о котором вы позабыли, Сергей Федорович, — сказал он с торжеством, поворачиваясь в сторону хирурга. — Это надо было сделать сразу. А уж если и рауш ничего не даст, тогда… — Петр Иванович развел руками — тогда шоковая терапия. Это занятная вещь, уверяю вас.
— Не слишком ли? — сказала Александра Сергеевна, заведующая самым большим отделением больницы — туберкулезным, полная, грузная женщина, недавно приехавшая с материка.
— Ну, — сказал начальник больницы, — такую сволочь… — Он мало стеснялся в присутствии дам.
— Посмотрим по результатам рауша, — сказал Петр Иванович примирительно.
Рауш-наркоз — это оглушающий эфирный наркоз кратковременного действия. Больной засыпает на пятнадцать — двадцать минут, и за это время хирург должен успеть вправить вывих, ампутировать палец или вскрыть какой-нибудь болезненный нарыв.
Начальство, наряженное в белые халаты, окружило операционный стол в перевязочной, куда положили послушного полусогнутого Мерзлякова. Санитары взялись за холщовые ленты, которыми обычно привязывают больных к операционному столу.
— Не надо, не надо! — закричал Петр Иванович, подбегая. — Вот лент-то и не надо.
Лицо Мерзлякова вывернули вверх. Хирург наложил на него наркозную маску и взял в руку бутылочку с эфиром.
— Начинайте, Сережа!
Эфир закапал.
— Глубже, глубже дыши, Мерзляков! Считай вслух!
— Двадцать шесть, двадцать семь, — ленивым голосом считал Мерзляков, и, внезапно оборвав счет, он заговорил что-то, не сразу понятное, отрывочное, пересыпанное матерной бранью.
Петр Иванович держал в своей руке левую руку Мерзлякова. Через несколько минут рука ослабла. Петр Иванович выпустил ее. Рука мягко и мертво упала на краю стола. Петр Иванович медленно и торжественно разогнул тело Мерзлякова. Все ахнули.
— Вот теперь привяжите его, — сказал Петр Иванович санитарам.
Мерзляков открыл глаза и увидел волосатый кулак начальника больницы.
— Ну что, гадина, — хрипел начальник. — Под суд теперь пойдешь.
— Молодец,
— Развяжите его! — командовал Петр Иванович. — Слезай со стола!
Мерзляков еще не очнулся окончательно. В висках стучало, во рту был тошный, сладкий вкус эфира. Мерзляков еще и сейчас не понимал — сон это или явь, и, может быть, такие сны видел он не один раз и раньше.
— А ну вас всех к матери! — неожиданно крикнул он и согнулся, как раньше.
Широкоплечий, костлявый, почти касаясь своими длинными, толстыми пальцами пола, с мутным взглядом и взъерошенными волосами, действительно похожий на гориллу. Мерзляков вышел из перевязочной. Петру Ивановичу доложили, что больной Мерзляков лежит на койке в своей обычной позе. Врач велел привести его в свой кабинет.
— Ты разоблачен. Мерзляков, — сказал невропатолог. — Но я просил начальника. Тебя не отдадут под суд, не пошлют на штрафной прииск, тебя просто выпишут из больницы, и ты вернешься на свой прииск, на старую работу. Ты, брат, герой. Целый год морочил нам голову.
— Ничего я не знаю, — сказала горилла, не поднимая глаз.
— Как не знаешь? Ведь тебя только что разогнули!
— Никто меня не разгибал.
— Ну, милый мой, — сказал невропатолог. — Это уже вовсе лишнее. Я с тобой хотел по-хорошему. А так — гляди, сам будешь проситься на выписку через неделю.
— Ну что там еще будет через неделю, — тихо сказал Мерзляков. Как ему было объяснить врачу, что даже лишняя неделя, лишний день, лишний час, прожитый не на прииске, это и есть его, мерзляковское, счастье. Если врач не понимает этого сам, как объяснить ему? Мерзляков молчал и глядел в пол.
Мерзлякова увели, а Петр Иванович пошел к начальнику больницы.
— Так можно завтра, а не через неделю, — сказал начальник, выслушав предложение Петра Ивановича.
— Я обещал ему неделю, — сказал Петр Иванович, — не обеднеет же больница.
— Ну, ладно, — сказал начальник. — Пусть через неделю. Только меня позовите. А привязывать будете?
— Нельзя привязывать, — сказал невропатолог. — Вывихнет руку или ногу. Держать будут. — И, взяв историю болезни Мерзлякова, невропатолог написал в графе назначений «шоковая терапия» и поставил дату.
При шоковой терапии вводится в кровь больного доза камфорного масла в количестве, в несколько раз превышающей дозу того же лекарства, когда его вводят подкожным уколом для поддержания сердечной деятельности тяжелобольных. Действие ее приводит к внезапному приступу, подобному приступу буйного сумасшествия или эпилептическому припадку. Под ударом камфоры резко повышается вся мышечная деятельность, все двигательные силы человека. Мышцы приходят в напряжение небывалое, и сила больного, потерявшего сознание, удесятеряется. Приступ длится несколько минут.