Собрание сочинений. Том 2. Фантастические поэмы и сказки

Кирсанов Семен Исаакович

3

Шумит фонтан, цветной, как птица лира, плеща, подходит пристань к кораблю. Входной билет получен у кассира, все хорошо — я к веслам, ты к рулю. Нас веселит эстрадная сатира. Я через фразу думаю: «Люблю». Потом стрельба по пехотинцам тира, потом я мяч из рук твоих ловлю. Рука обвила нежную одежду, в ней тело, предназначенное мне. Но это было прежде — где-то между реальностью и видимым во сне. —

Ты не умрешь… — еще твердит надежда, а смерть уже дежурит в стороне.

4

А смерть уже дежурит в стороне. Но меж лепных и карнавальных зданий мир полон новых радужных созданий, недавно зародившихся на дне. Мир полон новых радостных сознаний с прозрачными крылами на спине, свиданий утренних и досвиданий, встреч и разлук ночных наедине. И циркуль чертит стадиона круг, и глаз следит за каплей нивелира, и над плитою — голубятня рук, там кренделя готовятся для пира. Картинки клеят школьники. И вдруг сирена воет в синеве эфира!

5

Сирена воет в синеве эфира. И в миг, когда накладывают шов, меня несет над пиками Памира к кораллам Каролинских островов. И рыбы меч зеленая рапира насквозь пронизывает свой улов, и смотрит на меня из-за стволов резиновая мордочка тапира. Линкоры собираются в проливе, где мины пульс считают в глубине, киль судна ощущая в перспективе. Так сделали наркозы: в этом сне колеблются дома, как на обрыве, и стекол нет в расстрелянном окне.

6

И стекол нет в расстрелянном окне, и много звезд — бризантных и падучих. Кресты ежей и ржавчина колючек на обожженной взрывами стерне. И появленье призраков ползучих и шарящих руками по стене, озноб падучей, будто ног паучьих касанье на холодной простыне. Слепящий свет сдирает кожу с век, взрыв заглушает возглас командира, и в душу гул вселяется навек! Короткой мордой дергает мортира, и падает на землю человек… Кричит земля: «Немедленного мира!»

7

Кричит земля: «Немедленного мира!» А женщина тоскует у окна. Печалью запечатана квартира и черной тишиной окаймлена. В чернильнице кристаллики сапфира, и скатерть ожиданием полна. На ней коробка черствого зефира, торт и бутылка пыльного вина. Все ждет меня. Чертежный стол на месте. Все родственники в рамах на стене. А от меня пи отклика, ни вести. Ждут циркуля в иссохшей тишине бумаги белой ватманские дести. Но враг и мертвый бредит обо мне.

8

О,

враг и мертвый бредит обо мне! Убийцы с жертвой состоялась встреча: он хочет поболтать наедине, культю протягивает из предплечья, показывает раны и увечья, мной нанесенные ему в войне, и шепотом неясного наречья дает понять, что истина в вине, что он знакомства этого искал, и черен рта смеющийся оскал, а под столом нет-нет и звякнет шпора. Но не мундир, а курточка на нем и шапочка баварская с пером… Он говорит: «Нет повода для спора!»

9

Он говорит: «Нет повода для спора!» Но, черт возьми, мне дьявольски знаком зачес на лоб по линии пробора, болтающийся пояс с тесаком. И синева приятельского взора потрескивает странным огоньком, все вкось да вбок от темы разговора — мол, пуля у него за позвонком. Показывает дыры на шинели: — Давай за дружбу выпьем, старина! — Припоминаю гётевские трели и те зрачки лжеца и хвастуна, которые на Фауста смотрели. И кровь сочится с бульканьем вина.

10

И кровь сочится с бульканьем вина. По скальным грудам хлещут мониторы, и вот руда в песок раскрошена, и тускл уран, и серебрится торий. Рожденный в тишине лабораторий, встает вулкан, и слепнет вышина, второе солнце закипает в море, и участь Хиросимы решена. А сестры наклонились надо мной и держат пульс — он оборвется скоро. И лоб томит неумолимый: зной. В бреду идет развитье разговора: — Забыта ссора… Кончено с войной… — Проели черви яблоко раздора.

11

Проели черви яблоко раздора, шумят хвосты зелено-красных лир, трехцветное трехглазье семафора встречает приближающийся мир. К мозаикам старинного собора все голуби слетаются на пир. И простыни, развернутые скоро, из безобразных высунутся дыр. Затянет кожей красноту пореза, забудется причина и вина. И свалкой беспризорного, железа покажется далекая война. Заменит ногу дерево протеза, утихнет боль, утешится жена.

12

Утихнет боль, утешится жена. Смерть прекращает странные виденья, смерть выключает внутреннее зренье и фильмы неоконченного сна. Разъединяет чувства и сцепленья и гасит свет на дне глазного дна, сжимает сердце, вводит затемненье и лоб желтит умершему она. Лежит на койке павший командир, прикрытый флагом с золотом узора. Проносится по госпиталю: «Мир!» Луч солнца побежал вдоль коридора, и, заглушая выстрелы мортир, эфир дрожит от радостного хора.