Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович
Шрифт:
— Больная все равно скоро умерла бы, — сказал Гусев в ординаторской, рассматривая анализ частицы, взятой при операции — злокачественная опухоль, быстро растущая…
На этот раз Гусев чувствовал себя не очень твердо и избегал прямого столкновения с Иваном Ивановичем.
Зато Скоробогатов решил вмешаться в дело со всей строгостью. Председатель месткома Хижняк не согласился с его мнением, но что значил фельдшер Хижняк?!
— Треугольник запрещает вам заниматься подобными операциями, — объявил Скоробогатов у себя в райкоме
Иван Иванович выслушал, с трудом сдерживая возмущение.
— Я с вашим запрещением не согласен, — твердо возразил он. — Смертность у меня, как у нейрохирурга, малая, а этот случай осложнен отеком мозга. Если вы станете мешать оперировать, мы напишем протест в обком партии.
— Кто это «мы»? — спросил Скоробогатов.
— Я, Сергутов, глазной врач Широков, наш невропатолог и Хижняк как председатель месткома. К вашему сведению могу сообщить: у нас есть немало людей, которых мы вылечили.
В этот же вечер Иван Иванович перелистал последние журналы по вопросам нейрохирургии и перечитал, пересмотрел статьи об отеке мозга. Он с пристрастием проверял еще раз, все ли было сделано им сегодня для спасения больной, припомнил свою практику в нейрохирургической клинике в Москве, тему кандидатской диссертации, над которой тогда работал, представил, что в таком случае предпринял бы сам Николай Нилович Бурденко.
Да, это Бурденко сказал однажды: «Тот, кто научится бороться с отеком мозга, будет королем нейрохирургии». Действительно, важнейшая проблема! Но в свое время и остановка кровотечения была неразрешимой задачей, над которой долго напрасно бились хирурги. А проблема наркоза! А борьба с заражением ран, открытие микробов и асептики!
В конце концов, так и не найдя душевного облегчения, Иван Иванович пришел к выводу: он действовал правильно, виновата проклятая, глупая случайность. Да не одна! Если бы Гусев не рванул кровеносный сосуд, если бы не погас свет…
— Может, правда тебе не надо заниматься здесь нейрохирургией? — сказала Ольга, тоже расстроенная.
Иван Иванович, ходивший по комнате большими шагами, остановился, точно налетел на неожиданное препятствие, и с минуту грозно смотрел на притихшую Ольгу.
— Ты еще! Ты-то что понимаешь в этом деле! — промолвил он со сдержанным гневом. — Вы уж с Павой Романовной занимайтесь своими пустяками и не лезьте, куда не следует.
— Разве я занимаюсь только пустяками? — сказала Ольга, с трудом сдерживаясь от слез.
— А чем же? Кастрюльками да сковородками… Тоже деятельность!
Тут уж Ольга не могла вытерпеть и заплакала. Слезы, хлынувшие из ее глаз, сразу погасили неожиданную злую вспышку Ивана Ивановича.
Он растерялся, ему стало стыдно.
— Милая моя! Прости, пожалуйста! Я совсем не думаю о тебе плохо. Тяжело мне и больно очень, а тут ты попадаешь под горячую руку!
Воспоминание об этом все время угнетало Ольгу.
«Пнул, как собаку… — думала она, выходя из дома Пряхиных. — И правда, что я такое по сравнению с ним!»
День
Заслышав шум шагов, она медленно повернула голову. Ничто не изменилось в ее лице, когда она увидела Таврова.
— Сколько баллов сегодня? — пошутил он.
— На воле около четырех… На душе буря.
— Что случилось?
— Да ничего особенного! — сказала Ольга уже с усмешкой. — Буря в стакане воды. Нет, в самом деле ничего, — продолжала она, присаживаясь на камень, но опущенный взгляд ее с минуту оставался задумчиво-неподвижным.
Тавров ожидал терпеливо.
— Садитесь! — пригласила она, точно впервые заметила его. — Садитесь же! Представьте: вы у меня в гостях. Нет, я у вас в гостях: эти горы — ваши владения. Свои, с той стороны, где больница, я уже облазила. Мне здесь нравится, не зря меня тянуло сюда. Особенно хорошо идти по нагорному хребту, между небом и землей, и сознавать, что ты молод, здоров и можешь без усилия брать любые подъемы. Идешь и дышишь всей грудью, но иногда вдруг станет тревожно…
— Медведь померещится в кустах, — тихонько подсказал Тавров.
— Да, я уже пуганая! Раза два, правда, померещилось, а однажды — настоящий медведь. Счастье, что увидела его издалека и у него не было настроения бежать за мной вдогонку. Но не это отравляет мои походы.
— А что же?
Ольга помолчала, преодолевая какое-то сомнение или недоверие.
— Плохо, когда приходит мысль… о незаслуженности отдыха.
— Почему вы так думаете? Ведь вы скоро сдадите диплом на повариху!
Казалось, вся кровь бросилась в лицо Ольги, ресницы ее задрожали, и она отвернулась. Но Тавров даже не подозревал, как больно могла задеть ее сейчас его добродушная ирония.
— Кастрюльками да сковородками занимаются не от хорошей жизни, — сказала Ольга с таким видом, словно обращалась к кому-то третьему, стоявшему между ними. — Если бы вы знали, как я жалею, что у меня нет ничего настоящего! Теперь особенно поняла значение своей ошибки в прошлом. Могла стать врачом, геологом, механиком, кем угодно и осталась ничем.
— Все звучит так, будто ваша жизнь уже кончена! Но можно еще столько сделать, если захотите. Вы любите ходить, поездки вас тоже не пугают, умеете наблюдать и разбираться в событиях. Сколько раз вы смущали меня своими фантазиями, и я думал: чего вам не хватает? Бродит скрытая душевная сила, беспокоит, не дает почить на лаврах всеми уважаемой хозяйки дома. И вот вы мечетесь, ничего не доводя до конца, тратя массу времени и не испытав ни разу радость самостоятельного труда. Почему бы вам не сделаться газетным работником? Для начала попробуйте писать маленькие заметки.