Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович
Шрифт:
Она не спала до утра, то радуясь, то холодея от боязни перед тем, что ожидало ее. Сомнения в своей правоте, в силе и цельности чувства Таврова мучили ее. И опасения за человека, который доверчиво грел ее своим дыханием, тоже сжимали сердце. Чем он особенно провинился? Разве он так уж плохо относился к ней? Но именно эта готовность оправдать показывала Ольге, как далека она теперь от него: когда она обижалась, сердилась, негодовала, то делала это любя, желая перенести на себя побольше его человеческой теплоты.
«Пусть я слабое существо и эгоистка, а он в тысячу раз лучше меня, — думала она, — тем более я не имею права оставаться с ним, полюбив другого».
И все уже кажется ясным, пока новые мысли и чувства не потрясают ее. Как он отнесется к ее сообщению? Что будет при его встрече с Тавровым? Холодный пот проступает на лбу Ольги, воротник ночной Рубашки давит шею, пуховая подушка горячит. Неудобно. Неуютно.
Женщина переворачивается с боку на бок, подкладывает ладонь под щеку, потом обе ладони, взбивает подушку. Ей уже досадно становится, что муж спит и она не может сразу начать разговор.
Бьет четыре часа.
Снова оживает недавнее: дождь шелестит за стеной, ночь, воет сирена, и где-то бродит Тавров… А сейчас он здесь. Вскочить бы с постели, перебежать через мост, мимо темных тополей и спящих домов… Наверно, он также не спит. Может быть, ходит из угла в угол по тихой комнате или ушел в горы, на фабрику. Что, если он стоит тут, под окнами?! Ольга уже готова встать, чтобы выглянуть в окно… «Ах, глупая!» — говорит она себе и проводит ладонями по пылающему лицу.
Почему она не поцеловала его на дорожке, где воздух насыщен запахами увядающих трав и листьев? Среди кустов и деревьев сереют кое-где плетни крохотных огородиков, оттуда тянет шафраном и вялым укропом. И звезды там над купами тополей…
Бьет пять часов, шесть… Молодой сентябрь не торопится с рассветом. Однако небо уже мутнеет. Золото звезд осыпается и, падая, звенит вокруг. Или это бьют часы?..
Когда Ольга проснулась, Иван Иванович уже ушел на работу; она встала, старательно оделась, привела в порядок комнату, но странно было заниматься будничными, обычными мелочами, когда вся жизнь стронулась с места. Потом так же обычно она пила на кухне кофе со сливками, который продавался здесь в консервных банках. От ярко-красной спирали электрической плитки струился легкий жар, тепло шло и от чашки с кофе, которую Ольга держала в обеих ладонях.
Небо за окном обещало дождь; ветер, вдруг поднявшийся, нес пыль, молодая женщина рассеянно смотрела сквозь закрытые наглухо створки на серое небо, на красную гвоздику, увядшую в горшке на подоконнике, и думала о Таврове, о своем незаконченном очерке и предстоящем тяжком разговоре с мужем.
«Я прежде закончу работу, а потом буду разговаривать с ним, — решила она. — Если разволнуюсь, то ничего не сделаю».
С этой мыслью Ольга достала тетрадку с пометками
Когда в квартире зазвенел телефон, не о времени вспомнила она сразу, а о необходимости откровенного объяснения с мужем, нехотя взяла трубку, но едва поднесла к уху, точно живой водой омылось преображенное лицо, губы раскрылись в улыбке, и несвойственный ей, но всем идущий румянец окрасил щеки.
— Да, говорите! — сказала она по-особенному зазвучавшим голосом. — Да, я вас слушаю!
Человек на другом конце провода мог воспринимать ее слова по-иному: — «Да, я вас люблю! Да, я о вас думаю!»
Тавров так и переводил их и оттого радостно, по-видимому, улыбаясь, сообщил совсем нерадостную весть:
— У нас сегодня было заседание… Получена телеграмма — вызов из треста. Нет, нет! Меня не отзывают совсем! — крикнул он, словно почувствовал испуганное движение Ольги. — Нас человек шесть срочно вызывают в Укамчан на совещание по программе четвертого квартала. Это из всех приисковых управлений. Сейчас уже выезжаем. — На этих словах Тавров осекся. — Дней на пять.
— Выезжаете? — Ольга растерялась, будто было сказано — не дней, а лет на пять.
— Я уже на пороге. — Он снова безотчетно обрадовался печали, прозвучавшей в ее голосе. — Машина ждет.
— Ждет… — Она все еще собиралась с мыслями.
— Ольга!.. — позвал Тавров и умолк: приисковые телефонистки любили подслушивать разговоры.
— Да, — отозвалась влюбленная женщина, чутко улавливая его колебание. — Я ни в чем не раскаиваюсь. Все так же, как вчера!
Когда она положила трубку, мысль о том, что его не будет ни сегодня, ни завтра, подавила ее. Она нуждалась сейчас в поддержке, а он уезжал почти на неделю. Ей захотелось побежать на квартиру Таврова — можно еще застать его! Но он сказал: «Машина ждет». Разве мог он так сказать, если бы имелась хоть маленькая возможность увидеться перед отъездом? Значит, собрались, говорили, говорили и прямо с заседания перекочевали в машины. Лицо Ольги немножко просветлело, но сердце ныло не переставая. Только теперь она по-настоящему поняла, какое большое место занял постепенно Тавров в ее жизни. Еще недавно чувства ее двоились, теперь он притянул ее целиком со всеми помыслами. Дальше она должна была идти с ним вместе. Но для этого надо было порвать прежнюю связь с человеком, который по-своему тоже крепко любил ее.
«Не могу я обманывать ни его, ни свои чувства!» — подумала Ольга.
Возле дома, а потом на крыльце послышались знакомые твердые шаги, и точно ветром сдуло Ольгины бумаги и тетрадки с письменного стола.
Иван Иванович нашел ее уже в спальне: она доставала из шкафчика туфли. С минуту он задержался в дверях, пытливо всматриваясь в склоненное лицо жены. Ее сдержанность задела его вчера, и вот опять ни ласки, ни привета. Туфли срочно понадобились…
— Почему ты не позвонила мне сегодня?