Собрание сочинений. Том 2
Шрифт:
Еще раньше на Левый берег часто приезжал начальник санотдела Северного управления. Эту должность (потом) занял пьяница главврач. Приезжий, очень хорошо одетый, раздушенный холостяк, получил разрешение стажироваться, присутствовать на операциях.
— Решил переучиваться на хирурга, — покровительственно улыбаясь, шептал Пальцын.
Месяц шел за месяцем, каждый операционный день Пальцын приезжал на своей машине из центра Северного — поселка Ягодный, обедал у начальника, слегка ухаживал за его дочерью. Наш врач Траут обратил внимание, что
Все ждали, что с Королевым случится нечто похожее. Отнюдь, всё — и орден, и партбилет, и чин — все было на месте. Вот этот Королев, в бытность главврачом в Центральной больнице, и делал доклад на одной из врачебных конференций. Доклад нового главврача был не хуже и не лучше любого другого доклада. Конечно, Траут был интеллигент, ученик Краузе, правительственного хирурга, когда тот работал в Саратове.
Но непосредственность, искренность, демократичность находят отклик в любом сердце, поэтому, когда главврач, начальник левобережных хирургов, на научной конференции, собранной со всей Колымы, со смаком приступил к рассказу о хирургическом достижении…
— У нас один больной кость проглотил — вот такая кость, — Королев показал. — И что вы думаете — извлекли кость. Врачи эти здесь, и больной здесь.
Но больного тут не было. Вскоре я заболел, был переведен на работу в лесную командировку, вернулся через год в больницу заведовать приемным покоем, начал работать и чуть не на третий день встретил полковника Кононова в приемном покое. Полковник был рад мне несказанно. Начальство все переменилось. Кононов никого знакомого не нашел, только я был ему знаком, и знаком хорошо.
Я сделал все то, что мог, — снимки, запись к врачам, позвонил начальнику, объяснил, что это и есть герой знаменитой левобережной операции. Все оказалось в порядке у Кононова, и перед отъездом он зашел ко мне в приемный покой.
Я тебе должен подарок.
— Я не беру подарки.
— Ведь я всем — и начальнику больницы, и хирургам, и сестре, даже больным, что со мной лежали, привез подарки, хирургам — по отрезу на костюм. А тебя не нашел. Я отблагодарю. Деньгами, ведь все равно пригодятся тебе.
— Я не беру подарков.
— Ну, бутылку, наконец, привезу.
— И коньяк не возьму, не возите.
— Что же я могу для тебя сделать?
— Ничего.
Кононова увели в рентгенокабинет, а вольная медсестра из рентгенокабинета, приходившая за Кононовым, (сказала):
— Это ведь военный комиссар, да?
— Да, райвоенком.
— Вы, вижу, хорошо знаете его?
— Да, знаю, он лежал здесь, в больнице.
— Попросите его, если уж вам для себя ничего не надо, пусть отметит мне в военном билете явку на учет. Я комсомолка, тут такой случай — за триста километров не
— Ладно, я скажу.
Кононов вернулся, я изложил ему просьбу медсестры.
— Ну, где она?
— Вон стоит.
— Ну, давай билет, у меня с собой штампов нет, но привезу через неделю, буду ехать мимо и привезу. — И Кононов засунул военный билет в карман. Машина загудела у подъезда.
Прошла неделя — военный комиссар не приехал. Две недели… Месяц… Через три месяца медсестра пришла ко мне для разгрвора.
— Ах, какую я сделала ошибку! Надо было… Тут какая-то ловушка.
— Какая ловушка?
— Я не знаю какая, меня из комсомола исключают.
— За что же вас исключают?
— За связь с врагом народа, что выпустила из рук военный билет.
— Да ведь вы отдали комиссару.
— Нет, не так было. Я отдала вам, а вы — то ли комиссару… Вот это и выясняют в комитете. Кому я отдала в руки — вам или комиссару прямо. Я сказала — вам. Ведь вам?
— Да, мне, но я ведь при вас отдал военкому.
— Ничего этого я не знаю. Знаю только, что случилось ужасное несчастье, меня исключают из комсомола, увольняют из больницы.
— Надо съездить в поселок, в райвоенкомат.
— Потерять две недели? Надо было с самого начала так сделать.
— Когда вы едете?
— Завтра.
Через две недели в коридоре я встретил медсестру чернее тучи.
— Ну что?
— Военком уехал на материк, рассчитался уже. Теперь у меня хлопоты — новый билет. Я добьюсь, что вас выгонят из больницы, на штрафной прииск загонят.
— Я-то тут при чем?
— А кто же? Это ловушка хитрая — так мне и объяснили в МВД.
Я старался забыть об этой истории. В конце концов, никто меня еще ни в чем не обвинял и на допрос не вызывал, но память о полковнике Кононове окрасилась в какие-то новые тона.
Внезапно ночью меня вызвали на вахту.
— Вот он и есть, — кричал из-за барьера полковник Кононов. — Пропустите!
— Проходите. А говорят, вы на материк собрались?
— Я собрался в отпуск, но в отпуск меня не отпустили. Я добился расчета и уволился. Совсем. Уезжаю. Заехал проститься.
— Только проститься?
— Нет. Когда я сдавал дела, в углу стола нашел военный билет — никак не мог вспомнить, где я его взял. Если бы на твою фамилию, вспомнил бы. А на Левом берегу я с тех пор не был. Вот тут все поставлено. Штамп, подпись, возьми и отдай этой даме.
— Нет, — сказал я. — Сами ей отдайте.
— Что так? Сейчас ночь.
— Я вызову ее сюда из дома с курьером. А передать нужно лично, полковник Кононов.
— Смотри.
Медсестра примчалась, и Кононов вручил ей документ.
— Поздно уже, все заявления я уже подала, меня из комсомола исключили. Подождите, напишите на бланке несколько слов.
— Прошу прощения.
И исчез в морозном тумане.
— Ну, поздравляю. Если бы тридцать седьмой год — вас бы расстреляли за такие штучки, — со злобой сказала сестра.