Собрание сочинений. Том 3. 1961–1963
Шрифт:
Роберт почувствовал, что еще немного, и он сварится в собственном поту. Он поднялся и направился под душ. Он стоял под ледяными струями, пока кожа от холода не покрылась пупырышками и не пропало желание забраться в холодильник и заснуть.
Когда он вернулся в лабораторию, Камилл разговаривал с Патриком. Патрик морщил лоб, растерянно шевелил губами и смотрел на Камилла жалобно и заискивающе. Камилл скучно и терпеливо говорил:
– Постарайтесь учесть все три фактора. Все три фактора сразу. Здесь не нужна
Патрик медленно помотал головой. Он был жалок. Камилл подождал минуту, затем пожал плечами и выключил видеофон. Роберт, растираясь грубым полотенцем, сказал решительно:
– Зачем же так, Камилл? Это же грубо. Это оскорбляет.
Камилл снова пожал плечами. Это получалось у него так, будто голова его, придавленная каской, ныряла куда-то в грудь и снова выскакивала наружу.
– Оскорбляет? – сказал он. – А почему бы и нет?
Ответить на это было просто нечего. Роберт инстинктивно чувствовал, что спорить с Камиллом на моральные темы бесполезно. Камилл просто не поймет, о чем идет речь.
Он повесил полотенце и стал готовить завтрак. Они молча поели. Камилл удовольствовался кусочком хлеба с джемом и стаканом молока. Камилл всегда очень мало ел. Потом он сказал:
– Роби, вы не знаете, они отправили «Стрелу»?
– Позавчера, – сказал Роберт.
– Позавчера… Это плохо.
– А зачем вам «Стрела», Камилл?
Камилл сказал равнодушно:
– Мне «Стрела» не нужна.
Глава вторая
На окраине Столицы Горбовский попросил остановиться. Он вылез из машины и сказал:
– Очень хочется прогуляться.
– Пойдемте, – сказал Марк Валькенштейн и тоже вылез.
На прямом блестящем шоссе было пусто, вокруг желтела и зеленела степь, а впереди сквозь сочную зелень земной растительности проглядывали разноцветными пятнами стены городских зданий.
– Слишком жарко, – возразил Перси Диксон. – Нагрузка на сердце.
Горбовский сорвал у обочины и поднес к лицу цветочек.
– Люблю, когда жарко, – сказал он. – Пойдемте с нами, Перси. Вы совсем обрюзгли.
Перси захлопнул дверцу.
– Как хотите. Если говорить честно, я ужасно устал от вас обоих за последние двадцать лет. Я старый человек, и мне хочется немножко отдохнуть от ваших парадоксов. И будьте любезны, не подходите ко мне на пляже.
– Перси, – сказал Горбовский, – поезжайте лучше в Детское. Я, правда, не знаю, где это, но там детишки, наивный смех, простота нравов… «Дядя! – закричат они. – Давай играть в мамонта!»
– Только берегите бороду, – добавил Марк, осклабясь. – Они на ней повиснут.
Перси что-то буркнул себе под нос и умчался. Марк и Горбовский перешли на тропинку и неторопливо
– Стареет бородач, – сказал Марк. – Вот и мы ему уже надоели.
– Да ну что вы, Марк, – сказал Горбовский. Он вытащил из кармана проигрыватель. – Ничего мы ему не надоели. Просто он устал. И потом он разочарован. Шутка сказать – человек потратил на нас двадцать лет: уж так ему хотелось узнать, как влияет на нас космос. А он почему-то не влияет… Я хочу Африку. Где моя Африка? Почему у меня всегда все записи перепутаны?
Он брел по тропинке следом за Марком, с цветком в зубах, настраивая проигрыватель и поминутно спотыкаясь. Потом он нашел Африку, и желто-зеленая степь огласилась звуками тамтама. Марк поглядел через плечо.
– Выплюньте вы эту дрянь, – сказал он брезгливо.
– Почему же дрянь? Цветочек.
Тамтам гремел.
– Сделайте хотя бы потише, – сказал Марк.
Горбовский сделал потише.
– Еще тише, пожалуйста.
Горбовский сделал вид, что делает тише.
– Вот так? – спросил он.
– Не понимаю, почему я его до сих пор не испортил? – сказал Марк в пространство.
Горбовский поспешно сделал совсем тихо и положил проигрыватель в нагрудный карман.
Они шли мимо веселых разноцветных домиков, обсаженных сиренью, с одинаковыми решетчатыми конусами энергоприемников на крышах. Через тропинку, крадучись, прошла рыжая кошка. «Кис-кис-кис!» – обрадованно позвал Горбовский. Кошка опрометью бросилась в густую траву и оттуда поглядела дикими глазами. В знойном воздухе лениво гудели пчелы. Откуда-то доносился густой рыкающий храп.
– Ну и деревня, – сказал Марк. – Столица. Спят до девяти…
– Ну зачем вы так, Марк, – возразил Горбовский. – Я, например, нахожу, что здесь очень мило. Пчелки… Киска вон давеча пробежала… Что вам еще нужно? Хотите, я громче сделаю?
– Не хочу, – сказал Марк. – Не люблю я таких ленивых поселков. В ленивых поселках живут ленивые люди.
– Знаю я вас, знаю, – сказал Горбовский. – Вам бы все борьбу, чтобы никто ни с кем не соглашался, чтобы сверкали идеи, и драку бы неплохо, но это уже в идеале… Стойте, стойте! Тут что-то вроде крапивы. Красивая, и очень больно…
Он присел перед пышным кустом с крупными чернополосыми листьями. Марк сказал с досадой:
– Ну что вы тут расселись, Леонид Андреевич? Крапивы не видели?
– Никогда в жизни не видел. Но я читал. И знаете, Марк, давайте я спишу вас с корабля… Вы как-то испортились, избаловались. Разучились радоваться простой жизни.
– Я не знаю, что такое простая жизнь, – сказал Марк, – но все эти цветочки-крапивочки, все эти стежки-дорожки и разнообразные тропиночки – это, по-моему, Леонид Андреевич, только разлагает. В мире еще достаточно неустройства, рано еще перед всей этой буколикой ахать.